Skip to main content

"Наука и религия" №1 1978 год (стр. 6-10)

 Александр Шамаро НА ПЕРЕЛОМЕ

НА ПЕРЕЛОМЕ

КАЖДЫЙ, кому доводилось просматривать подшивки первых советских газет, испытал, наверное, это волнующее чувство... Сидишь в тихом читальном зале, осторожно переворачиваешь хрупкие листы, с трудом разбирая выцветшие строчки на ветхой, серо-желтой от старости бумаге, и кажется, словно на широком библиотечном столе не газетная подшивка, а фантастическое окно времени, широко распахнутое в прошлое. И в это окно врываются грозовые ветры, и ты дышишь воздухом неповторимой эпохи, насыщенным тревогой и борьбой. Вот «Известия Центрального Исполнительного Комитета Советов Крестьянских, Рабочих и Солдатских Депутатов и Петроградского Совета Рабочих и Солдатских Депутатов», номер 16-й, вышедший в воскресенье, 21 января 1918 года (по старому, дореволюционному календарю, который доживал последние дни). Под постоянной рубрикой «Декреты и распоряжения правительства» среди иных официальных публикаций помещен «Декрет о свободе совести, церковных и религиозных обществах»1. Под ним — подпись: Председатель Совета Народных Комиссаров В. И. Ленин.

И хотя впоследствии этот программный документ воспроизводился в печати бессчетное множество раз, но эта первая публикация на старой газетной странице воспринимается совсем по-иному. В атмосфере тех лет вдруг начинаешь понимать необходимость и историческую значимость этого законодательного акта и обстановку, в которой он был принят.

Перейти на страницу загрузки

Перейти на страницу скачивания журнала "НАУКА И РЕЛИГИЯ" №1 Январь 1978 год 

... На первой странице того номера, в котором был опубликован ленинский декрет, под броским заголовком «В Бресте» дается очередное сообщение о переговорах советской делегации с представителями кайзеровской Германии в Брест-Литовске — переговорах о мирном договоре, зашедших в тупик по воле германской военщины. Не пройдет и трех недель, как войска Германии и Австро-Венгрии начнут наступление по всему тысячеверстному фронту. А в это время пламя гражданской войны уже полыхало во многих краях страны. Революция, защищая себя, уже сражалась на нескольких фронтах. И ко всем этим фронтам добавилась контрреволюционная позиция, занятая основной массой православного духовенства и монашества. Ощутить всю остроту этой проблемы можно на примере того же номера «Известий».

Корреспонденция «Спасают сокровища». Поняв наконец, что новая власть утвердилась крепко и неуклонно и шаг за шагом начала практическое осуществление деклараций революции, церковь с лихорадочной поспешностью принялась спасать свои богатства, укрывать или — на худой конец — поскорее сбывать с рук. Газета рассказывает о двух таких случаях. Первый произошел в одном из южных городов...

«Прошел слух о предстоящей повсеместной переписи и реквизиции хлебных продуктов и товаров. Монастырский совет женской обители, расположенной в этом городе... осведомленный о намерении местных властей произвести перепись и в монастыре, в котором, как потом оказалось, хранилось несколько тысяч пудов зерна и муки, спешно собрался на совещание и, по предложению одной из монахинь, вынес решение: спрятать значительную часть зерна под храм и под один из молитвенных корпусов, для чего и разобрать полы... »

Однако «операция» эта была сорвана: одна из послушниц открыто возмутилась намерением «христовых невест» сгноить хлеб, в то время как за стенами святой обители голодают дети. Монахини, испугавшись разоблачения, отказались от своей затеи.

Второе происшествие случилось в Калязинском уезде Тверской губернии. Расположенный там Александро-Нев-ский женский монастырь владел обширным участком строевого леса. Монахини не мешкая продали лес на вывоз, не поставив об этом в известность ни местный Совет, ни даже епархиального архиерея. Лес отправили в Москву (хотя местные крестьяне испытывали в нем острейшую нужду) и сбыли по спекулятивным ценам.

Но самое примечательное и интересное в этом номере — «Оповещение от Чрезвычайной Комиссии по охране гор. Петрограда» за подписью ее председателя Вл. Бонч-Бруевича:

•Чрезвычайная Комиссия по охране города Петрограда получила сведения, что в воскресенье, 21-го января 1918 года, предполагается устроить крестный ход в Александро-Невсную лавру и к Казанскому собору.

Правительство Народных Комиссаров давно уже оповестило всех, что оно признает полную свободу вероисповедания, почему все слухи, распространяемые по городу черносотеицами и контрреволюционерами, будто крестные ходы будут запрещены, являются самой отвратительной ложью. Враги народа, потерпевшие поражение повсюду, пробуют теперь новое средство, чтобы хоть как-нибудь возбудить народ против Советской власти».

Сложилось так, что епископат, духовенство и монашество Петрограда этой демонстрацией против Советской власти, сами того не ведая и не желая, подчеркнули всю своевременность, всю актуальность декрета, в тот день обнародованного.

Связь между двумя этими событиями подтверждает и опубликованная на третьей странице того же номера статья «Илиодоры действуют» 3.

•Столичное духовенство, обеспокоенное слухами об отчуждении церковного имущества в пользу республики, проявляет весьма активную деятельность. Так. во многих храмах происходили религиозные митинги, на которых духовные сановники призывали прихожан сплотиться на защиту православной веры, на которую якобы «покушаются большевики». Было даже условлено, что в случае опасности для храмов верующие будут извещены об этом набатом».

Так оно и случилось — в набат ударили монахи Александро-Невской лавры... 3

Крестный ход назначили на ближайший воскресный день — на 21 января 1918 года... Вот так и «встретились» на одном и том же газетном листе Декрет об отделений церкви от государства и школы от церкви и Оповещение Чрезвычайной Комиссии относительно крестного хода и провокационной антисоветской шумихи, поднятой вокруг него духовенством.

Кстати сказать, среди ее вдохновителей выступил один из самых влиятельных петроградских протоиереев, настоятель Казанского собора Орнатский4. Корреспондент «Известий» назвал этого священнослужителя «первым и самым ревностным защитником епископских кошельков и епископского благополучия», а возглавляемый км собор «цитаделью восставшей церкви».

Ясно и четко раскрывали публицисты «Известий» в те месяцы и политическую программу церкви, и тактику ее борьбы с Советской властью, и самое главное — подоплеку этой ненависти и вражды.

Только в европейской России, сообщала газета 19 февраля, православным храмам (а точнее говоря причту и — в первую голову — настоятелям) принадлежали 1 872 тысячи десятин земли. Плюс к тому православные монастыри владели 740 тысячами десятин.

Только на 1917 год, читаем в номере за 24 февраля, царское правительство ассигновало «ведомству святейшего синода» почти 67 миллионов рублей, из которых свыше 20 миллионов должно было пойти на жалованье духовенству.

И вот эти миллионы — и десятин, и рублей — Советская власть решила вернуть их настоящему хозяину, тому, у кого они были отняты, — трудовому народу. Как тут не разъяриться, как тут не разразиться потоком анафемат-ствований!..

 

1 Пять дней спустя. 26 января, в «Собрании узаконений и распоряжений» этот декрет был напечатан под измененным названием — «Декрет Совета Народных Комиссаров РСФСР об отделении церкви от государства и школы от церкви».

7 Имеется в виду известный мракобес и погромщик иеромонах Илнодор (Тру-фанов), приятель и сподвижник, а затем. после ссоры, заклятый враг Распутина.

3 См.: Г. Иванова. Коммунистка. «Наука и религия», 1972, № 3.

4 См.: «Последнее воскресенье старого мира». «Наука и религия», 1968. № 4.

Но в открытую воевать нельзя. Крестьяне получили от Советов монастырскую землю и не расположены возмущаться тем, что эта земля отобрана у монахов. И духовенство кричит о «поругании святынь безбожника-ми-большеяиками».

Газета разоблачает этот прием:

«Народная власть «посягнула» на эти земли и отдала их крестьянам. Но при чем же тут святыня?.. Святыню тут прихватили просто для прикрытия кармана» (19 февраля).

«Прикрыть в глазах малосознательных, темных масс интересы своего кармана воплями о Вере, о святынях — вот к чему сводится сейчас тактика духовенства в борьбе против народной власти, против революции» (24 февраля).

Вести об открытом сопротивлении церкви приходили в Петроград и в Москву (ставшую советской столицей с 11 марта 1918 года) из больших и малых городов, деревень, сел и монастырских посадов. В арсенале этой «церковной войны» — так называли в то время контрреволюционную и антисоветскую деятельность духовенства и монашества — были и провокационные подстрекательства к беспорядкам, и превращение храмов и иноческих обителей в «огневые точки», и создание пристанищ-укрытий для контрреволюционеров и бандитов... Вот корреспонденция из Каинска (ныне город Куйбышев Новосибирской области):

«На днях священник Предтеченской церкви собрал своих прихожан побеседовать и выяснить декрет об отделении церкви от государства. Декрет он им истолковал так, что якобы в декрете сказано, что народ хотят лишить веры, что уже нельзя совершать христианского обряда.

Прихожане от такого толкования пришли в яростное состояние; один из прихожан, видя, что дело неладно, сообщил об этом местному Совету. Совет прислал трех представителей для разъяснения декрета. При появлении представителей Совета один из черносотенцев стал наносить всевозможные оскорбления представителям Совета, не дав им высказаться» (23 марта).

Лишь с большим трудом, заканчивает автор корреспонденции, благодаря выдержке и мужеству советских работников, удалось предотвратить самосуд.

А это письмо пришло в газету из города Троицка Оренбургской губернии (ныне Челябинской области):

«23-го февраля вечером со стороны Михайловского собора было сделано несколько выстрелов. Случайно проходившие по Михайловской площади члены Исполнительного Комитета кинулись к воротам собора, чтобы захватить провокатора, но сторож не открыл ворот. На требование открыть церковная прислуга ударила в набат. Члены И. К. послали за священником, с приходом которого сторож открыл ворота. Осмотрели двери и крышу собора. Внутренность храма члены Исполнительного Комитета считали неудобным обыскивать и туда не заходили. Злоумышленники не обнаружены. Это уже второй случай за прошлую неделю» (12 марта).

Церковный набат был одним из излюбленных способов контрреволюционной борьбы. Так было в Петрограде, так было в южноуральском Троицке, так случилось 5 марта 1918 года и в поволжском городке Покровске (ныне Энгельс Саратовской области):

«Какие-то неведомые темные лица пускали в ход всевозможные нелепые толки и слухи, и велась открытая агитация против Советсной власти... И вот после полудня по городу туда-сюда засновали вооруженные люди... В четвертом часу раздался набат в Покровской и Троицкой церкви. К центру города, на Базарную площадь, кинулись со всех концов города встревоженные жители... Провокаторы, не дремля, сеяли один за другим разные вымыслы» (14 марта).

И здесь события развивались по хорошо знакомому «сценарию», но местный Совет сумел пресечь вооруженную провокацию.

В подшивке «Известий» за 1918 год нет номеров, на которых были бы обозначены даты с 1 по 13 февраля. Этих дней попросту не было: после 31 января сразу шло 14 февраля, был начат счет времени по новому стилю. Календарная реформа назрела задолго до революции. В опубликованной «Известиями» докладной записке к декрету Совнаркома о переходе на новый календарь говорилось о том, что еще в 1830 году вопрос о введении в России нового стиля был близок к разрешению, если бы не упрямое противодействие православной церкви, которая усмотрела в новом календаре уступку католичеству. От этой позиции она не отступила ни на шаг и впоследствии.

В начале нынешнего столетия Академия наук разработала во всех деталях календарную реформу, но преодолеть сопротивление реакционного духовенства снова не удалось. Новый календарь был узаконен только Советской властью, и эта реформа стала одним из первых шагов по практическому осуществлению Декрета об отделении церкви от государства.

Величайший революционный перелом расколол и многотысячную массу православного духовенства и монашества а России. В «церковную войну» против новой власти и ее законодательных актов, в том числе и в первую очередь против Декрета об отделении церкви от государства и школы от церкви, включились далеко не все священники и монахи. Многие из них на этом крутом повороте в судьбах Родины дали наконец волю многолетнему подспудному недовольству и своим положением в жизни, и сомнениям а догматах религии, и возмущению политической позицией церкви в самодержавном государстве. Те, кого уже давно угнетала принадлежность к казенной церкви, которая оправдывала самодержавие, звговорили безбоязненно, в полный голос.

Вот коротенькая заметка «Заявление о выходе из духовного звания», напечатанная «Известиями» 26 февраля:

«В Владимирскую духовную консисторию подано следующее заявление: «Прошу немедленно исключить меня из духовного звания, ибо считаю для себя позорным находиться в нем, так как духовенство всегда было враждебно передовому народу, обманывая его, тормозило просвещение, затемняло его разум небылицами и паразитически жило и живет за счет трудящихся масс».

Вместе с подавляющим большинством своих прихожан такие священники (во многих случаях, уже бывшие) прекрасно понимали всю великую справедливость декрета Советской власти об отделении церкви от государства.

Таких священников было немало. С одним из них летом 1919 года встретилась в Перми Н. К. Крупская. В этот приуральский город, недавно освобожденный от колчаковцев, она прибыла на борту литературно-инструкторского парохода «Красная Звезда». Об этой встрече Надежда Константиновна рассказывала потом в статье «Антирелигиозное воспитание в школе при Советской власти» (1929 г. ) и в воспоминаниях «На «Красной Звезде» (1932 г. ):

«Вечером пришел ко мне агитатор из стоявшего в Перми полка и стал страстно уговаривать меня выступить у них... Красные банты украшали его грудь, и говорил он так убедительно, что я согласилась. На другое утро он заехал за мной, и мы на извозчике поехали в полк».

По пути на митинг полковой агитатор рассказал о себе... До революции он служил приходским священником. За увлечение проповедью Льва Толстого епархиальные власти покарали его ссылкой в монастырь («картошку чистить»). А когда пришла весть о победе революции, продолжал исповедь этот необычный красноармейский агитатор, — «я говорю попадье: «Оставайся с детьми, — четверо их у меня, — а я пойду к большевикам».

«Пришло 6 тысяч, все красноармейцы города... Недавний поп был незаурядным оратором... говорил в общем дельно... «А как насчет крещения?» — задал вопрос один красноармеец. — «Насчет крещения? Подробно говорить надо бы часа два. а коротко сказать — один обман». Масса молча слушала: кому же и знать лучше, как бывшему попу? И ясно было, какое громадное агитационное значение имели речи этого попа-агитатора»5.

К сожалению, Надежда Константиновна не упоминает фамилии бывшего священника. А ведь его судьба могла бы послужить темой особого разговора.

Примечательную заметку «Крестьяне и отделение церкви» опубликовали «Известия» 10 марта 1918 года — письмо из села Обшаровка (ныне — центр сельского Совета в Приволжском районе Куйбышевской области):

«На сельском собрании граждан была прочитана лекция на тему «Отделение церкви от государства». Перед этим, в связи с опубликованием декрета об отделении церкви, среди граждан нашего села прошли разные нелепые слухи, волнующие население. Темные силы вообще и духовенство в частности... пытались разжечь фанатизм религиозных прихожан, натравливая их на Советскую власть. Аудитория была довольно большая. Тут были и сарафанницы, и седые бороды, и парни... Слушали до конца с неослабеваемым вниманием. После лекции выступил один гражданин, седой, от имени собрания с благодарностью как прочитавшему лекцию, так и Советской власти, «которая, — говорит крестьянин, — сделала для истинной христовой церкви такое хорошее Дело, освободив ее от ига светской власти».

Три дня спустя после опубликования Декрета об отделении церкви от государства и школы от церкви, 23 января 1918 года (еще по старому стилю), «Известия» выступили с передовой статьей, посвященной этому законодательному акту Советского государства. Словами из этой передовицы мы и закончим обзор газеты 60-летней давности:

«Отделяя церковь от государства. Российская Советская Республика идет навстречу ясно выраженному желанию миллионов трудящихся.

Наряду с раскрепощением политическим и экономическим, рабочая крестьянская революция несет трудящемуся человечеству и духовное освобождение; она освобождает народную душу от идейного рабства, в котором держали ее эксплуататоры.

И можно сказать заранее, что все усилия контрреволюции использовать народную темноту, спровоцировать массовые вспышки религиозного фанатизма для борьбы С Советской властью, — обречены на неудачу».

5 Н. К. Крупская. Пед. соч. в 10 томах, т. I. М.. 1957. стр. 66.

 ПО-ЛЕНИНСКИ МУДРО

З. ХАКИМОВ, преподаватель кафедры научного коммунизма Андижанского института хлопководства

 

ЛЕНИНСКИЙ ДЕКРЕТ об отделении церкви от государства и школы от церкви осуществлялся на практике в районах огромной страны, которые находились на различных стадиях исторического развития, среди народов, резко отличавшихся по социально-экономическому уровню.

Средняя Азия и Казахстан, например, накануне Октябрьской революции по уровню экономического развития нечем не отличались от колониальных стран. Народы этого края первыми, а истории колониального мира встали на путь социализма, минуя капиталистическую стадию развития.

В условиях феодального общества ислам был господствующей идеологией и в этой своей роли оказывал влияние практически на все области общественной жизни, культуру, образование. Семейная жизнь и быт строго регламентировались религиозными установлениями. Зарождавшиеся в этом крае буржуазные отношения не внесли сколько-нибудь существенных изменений в господствующее положение ислама. Его социальные функции оставались прежними.

В таких условиях правильное решение религиозного вопроса во многом определяло судьбы социалистического строительства в этом крае. Здесь были неприемлемы способы его решения, применявшиеся в центральных районах России, так как религиозные деятели пользовались у политически неразвитого местного населения большим авторитетом, определяли во многом его взгляды, миропонимание. Любую попытку изменить положение ислама коренное население воспринимало как покушение на вековые устои и традиции, ущемление своих прав. Поэтому от выбора верной политики по отношению к религиозным деятелям и организациям мусульман, по отношению к верующим, а таковыми практически являлись все представители местного населения края, во многом зависел их поворот к новой жизни. Выступая на VIII съезде партии, В. И. Ленин говорил: «Что же мы можем сделать по отношению к таким народам, как киргизы, узбеки, таджики, туркмены, которые до сих пор находятся под влиянием своих мулл? У нас в России население, после долгого опыта с попами, помогло нам их скинуть... Можем ли мы подойти к этим народам, и сказать: « Мы скинем ваших эксплуататоров»? Мы этого сделать не можем, потому что они всецело в в подчинении у своих мулл. Тут надо дождаться развития данной нации, дифференциации пролетариата от буржуазных элементов, которое неизбежно».

Коммунистическая партия и органы Советской власти нашли для Средней Азии и Казахстана такие пути и приемы решения религиозного вопроса, которые, с одной стороны, всесторонне учитывали положение ислама, его влияние на массы, а с другой стороны, способствовали упрочению и углублению завоеваний Октябрьской революции, постепенной секуляризации общественной и частной жизни, освобождению сознания масс от гнета религии.

В Конституцию Туркестанской Автономной Советской Социалистической Республики, находившейся в составе РСФСР, была включена статья из Конституции РСФСР о свободе совести — праве каждого гражданина исповедовать любую религию или не исповедовать никакой. Вслед за ленинским декретом Совет Народных Комиссаров Туркестана также принял Декрет об отделении церкви от государства и школы от церкви.

Несколько по-иному обстояло дело в Бухарской и Хорезмской Народных Советских Республиках, образовавшихся в 1920 году на месте Бухарского эмирата и Хивинского ханства и просуществовавших до конца 1924 года. В Конституции БНСР не упоминалось об отделении церкви от государства и школы от церкви. Во Временной Конституции

ХНСР (апрель 1920 г.) этот вопрос также не затрагивался, но после того как она была преобразована в Хорезмскую Советскую Социалистическую Республику, новая Конституция, принятая в 1923 году, признала полную свободу совести, право всех и каждого беспрепятственно выполнять религиозные обряды, или не выполнять их.

Однако осуществление отделения церкви от государства и школы от церкви на первых порах мало затронуло положение мусульманских организаций края. Это, как уже говорилось, было местной спецификой. Такое же положение было и в Хорезме, и в Бухаре. Левацкие попытки одним махом конфисковать земли мусульманских общин, запретить шариатские суды, закрыть мусульманские школы наделали немало вреда — вызвали протест местного населения и использовались контрреволюционерами для организации выступлений против мероприятий Советской власти.

В циркулярном письме ЦК РКП(б) от 16 августа 1923 года, направленном на места, подчеркивалось, что успех в деле искоренения религиозных предрассудков зависит «от тактичного отношения к верующим при терпеливой и вдумчивой критике религиозных предрассудков... » Строго предостерегало от применения административных методов борьбы с религией решение, вынесенное на заседании Исполкомиссии Средазбюро ЦК ВКП (б) 18 июля 1927 года.

Ленинский Декрет об отделении церкви от государства и школы от церкви в условиях Средней Азии и Казахстана осуществлялся постепенно, меры по его проведению в жизнь намечались в соответствии с успехами Советской власти в экономической, политической и культурной жизни края.

В Бухарском эмирате 24, 6 процента всех земель, в Хивинском ханстве — более 40 процентов и немалая часть их в Туркестане принадлежали мечетям, медресе, святым местам — это были так называемые вакфные землевладения. Их обрабатывали дехкане, которые часть выращенного урожая натурой или деньгами отдавали в пользу вакфодержагелей.

Проведенная в Туркестане в первые годы Советской власти национализация земли коснулась лишь крупных земельных владений, принадлежавших в основном русским капиталистам и местным феодалам. Не была осуществлена полная национализация земли и в Бухарской и Хорезмской республиках.

Национализация вакфных земель в ряде районов Туркестана и Хорезма вызвала отрицательную реакцию верующих, увидевших в этом посягательство на их религию. Поэтому здесь вакфы были возвращены мечетям и медресе. Средства, выручаемые от использования этих земель и возведенных на них построек (бани, караван-сараи, лавки и т. д.), продолжали поступать на содержание медресе и мечетей и другие нужды мусульманских общин.

Однако в декрете ТуркЦИКа, на основе которого вакфы возвращались прежним владельцам, делалась существенная оговорка: все вакфные земли сельскохозяйственного значения, на которых трудились дехкане, оставались в их пользовании и вопросы о них регулировались на основании законов Советской власти о трудовом землепользовании. Кроме того, все школы коренного населения, ранее содержавшиеся на средства вакфов, оставались по-прежнему на их иждивении. Были созданы главное вакфное управление при Народном комиссариате просвещения и его отделы на местах, содержавшиеся на вакфные средства.

Такое положение в Средней Азии и Казахстане сохранялось довольно длительное время: в Киргизии, например, до 1927 года — до начала широких социалистических аграрных преобразований. Национализация вакфных земель стала возможной лишь при проведении всеобщей земельноводной реформы, когда классовое самосознание дехкан уже достаточно возросло и они в полной мере почувствовали силу Советской власти, в значительной степени освободились от влияния мулл и других религиозных деятелей. Национализация же вакфных земель в условиях, когда психология крестьянских масс находилась всецело под влиянием религии, не дала бы желаемых результатов.

Так же, без спешки, с учетом особенностей правосознания коренного населения Средней Азии и Казахстана, проводилась здесь работа по вытеснению из жизни шариатских судов — казийских (в оседлых районах) и бийских (в кочевых районах). Уже первые законодательные акты Советского государства, действовавшие на большей части территории края, подрывали господствующее положение религии в области семейного быта и права.

1 В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 38, стр. 158—159.

Новые законы признавали необязательным религиозное оформление брака, отменяли требования и установления шариата, необходимые ранее для законности брака (одинаковое социальное положение, одна религия); законным признавался лишь моногамный брак; упразднялись фактически и нормы мусульманского наследственного права. Ряд принятых Советским государством документов был направлен на ликвидацию неравноправного положения мусульманки в семейной и общественной жизни.

Однако от провозглашения возможности строить правовые отношения на новых основах, принципиально отличающихся от исламских, до использования всем населением этой возможности было еще далеко. В первые послереволюционные годы в условиях Средней Азии и Казахстана, особенно в сельской местности, принятые новые правовые нормы имели больше политическое, чем практическое значение. Провозглашая принципы, на которых должны в новом обществе строиться семейно-брачные отношения, пропагандируя их, Советская власть показывала народу его будущее, подготавливала его к полному отказу от норм шариата.

Советская власть исходила из того, что у народа должна быть форма суда, привычная ему, доступная его восприятию. Поэтому в первые послереволюционные годы в крае, наряду с советскими, народными судами, продолжали функционировать казийские и бийские суды. Народ должен был сам разобраться, кто защищает его интересы. С учетом местных условий в ряде районов Казахстана до 1920 года функционировали народные комиссариаты по делам тяжб, ограждавшие трудящихся от эксплуататоров (чего никогда не делали шариатские суды) и помогавшие тем самым освободиться из-под влияния шариата и адатов. Казийские и бийские суды рассматривали семейно-бытовые вопросы, наследственные дела и некоторые гражданские — кроме тех, которые подлежали компетенции органов Советской власти. Они разбирали дела на основе норм шариата и адатов, но меры наказания определяли, исходя из Уголовного кодекса Советского государства. Однако дела, подсудные суду казиев и биев, могли по желанию хотя бы одной из сторон передаваться и в народные суды.

Параллельное существование народных и казийских судов позволило местному населению убедиться в преимуществе первых, в результате мусульмане все чаще обращались в суды народные. Здесь процессы проходили быстро, без волокиты, юридические нормы были просты и понятны, судопроизводство стоило недорого, налицо всегда была классовая справедливость.

Большую роль сыграло привлечение коренного населения к выборам народных заседателей. Люди постепенно убеждались в справедливости решений, принимаемых советскими судами, в том, что они независимы от каких бы то ни было посторонних влияний, сколь бы авторитетны те ни были.

Постепенно количество казийских и бийских судов стало сокращаться без какого-либо давления со стороны Советской власти. В Ферганской области в 1922 году их было 222, а в 1926 году осталось четыре, в Самаркандской — из 71 осталось пять, в Ташкентской, Зеравшанской и Кашкада-рьинской областях они исчезли полностью, и только в Хорезмской области в 1926 году еще действовали 18 казийских судов. Однако суды эти решали почти исключительно либо дела о расторжении брака, либо споры о наследстве. В 1927—1928 годах казийские и бийские суды повсеместно прекратили существование.

Одной из сложных проблем в осуществлении ленинского декрета было народное образование. До Октябрьской революции мусульманские религиозные школы являлись, по существу, единственной его формой. Сразу после установления Советской власти в Средней Азии и Казахстане надо было решать проблему освобождения системы обучения от религиозного воздействия. Между тем не хватало школьных зданий, не было учебников и учебных пособий, а главное — не хватало подготовленных, понимающих цели и задачи светской школы, готовых их осуществлять учителей.

Немногочисленные светские школы нового типа (в 1922 г. в узбекских районах Туркестанской АССР их было всего 510) подвергались ожесточенным нападкам служителей мусульманского культа, их не раз громили басмачи. В сознании верующих — абсолютного большинства населения — еще жило предубеждение против светских школ: обучение детей без Корана казалось греховным, а муллы твердили, что посылать в такую школу детей — значит отказаться от

ислама. Естественно, в школах было мало детей местных национальностей, а девочек не было совсем.

В этих условиях преждевременно было ставить вопрос о ликвидации религиозных школ, отстранять мулл от учительства. До конца 20-х годов, а в наиболее отдаленных районах и в начале 30-х с разрешения органов власти продолжали действовать мусульманские начальные школы — мектебы, а в городах и наиболее крупных населенных пунктах — и средние — медресе.

Действовали до этого времени и школы, содержавшиеся на средства Вакхов. Все они находились я ведении Нарком-проса, работали по утвержденным им программам и стали переходной — от религиозной к светской — формой обучения подрастающего поколения. На их основе впоследствии создавались полностью свободные от влияния ислама светские школы.

Объясняя такой подход к религиозным школам, народный комиссар просвещения А. В. Луначарский говорил, что в тех пунктах, где не было светских, но имелись мусульманские школы, запрещать деятельность последних было нельзя ни в коем случае. Он объяснял последствия такого шага: «Мулла говорит: «Я научу вас читать, молиться, открою вам книгу, а Советская власть сама ничего не дает и мне запрещает учить вас; она хочет, чтобы вы были в совершенной темноте, были бы неграмотными людьми». Это производит на население чрезвычайно большое впечатление» 2.

На первом этапе социалистического строительства в Средней Азии и Казахстане определенную специфику имела и антирелигиозная пропаганда. Программа РКП(б), принятая в 1919 году, требовала проявлять особую осторожность и особое внимание к национальным чувствам трудящихся масс ранее угнетенных или неполноправных наций. Местные партийные органы исходили из указания ЦК РКП(б)) о том, что в жизни коренного населения края религия и связанные с ней установления и нормы занимают гораздо больше места, чем в других районах, и поэтому здесь необходимо проявлять большую осторожность в борьбе с религиозными предрассудками. «Против них, — указывал Центральный Комитет партии, — нужно бороться не прямым отрицанием религии, а ее подтачиванием посредством распространения грамоты, открытия школ, клубов, читален, распространения познаний по истории Земли и человека и, главным образом, указывая на классовый характер организации мусульманского духовного сословия... » 3

На первых порах антирелигиозная пропаганда велась преимущественно среди городских жителей, а в сельской местности она охватывала лишь активистов. Сугубая осторожность соблюдалась при проведении атеистической работы среди женщин. Первоочередное внимание уделялось атеистическому воспитанию коммунистов и комсомольцев. Значительно позже, чем в других районах страны, были созданы в Средней Азии и Казахстане и организации Союза воинствующих безбожников.

В атеистической пропаганде, в соответствии с указаниями ЦК РКП(б)), ведущее место занимало разоблачение классовой сущности ислама, тесной связи мусульманского духовенства с эксплуататорами, с контрреволюционным движением. Лишь с середины 20-х годов стали проводиться лекции и беседы на естественнонаучные темы.

В партийных организациях Средней Азии и Казахстана было немало верующих рабочих и крестьян местных национальностей. В Компартии Узбекистана, например, а 1926 году насчитывалось более 10 процентов коммунистов, совершавших религиозные обряды4. В начале 1924 года около 70 процентов членов Бухарской Коммунистической партии составляли верующие. Не был закрыт прием в партию и для служителей культа — в 1923 году они составляли 10 процентов в Коммунистической партии Хорезма 5. Участвуя в мероприятиях партии и Советской власти, такие коммунисты обучались политической грамоте, сознание их перестраивалось. «Мы должны не только допускать, но сугубо привлекать всех

2 А. В. Луначарский. Почему нельзя верить в бога? М.. 1965. стр. 236, 316.

3 «КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК», т. 2. М.. 1970. стр. 147.

4 См.: «К социализму, минуя капитализм. Исторический опыт КПСС по социалистическому строительству в Средней Азии и Казахстане». М., 1974, стр. 85.

5 См.: «История Хорезмской Народной Советской Республики». Ташкент, 1976, стр. 219.

рабочих, сохраняющих веру в бога, в с. -д. партию, мы безусловно против малейшего оскорбления их религиозных убеждений, но мы привлекаем их для воспитания в духе нашей программы, а не для активной борьбы с ней»б, — писал В. И. Ленин.

Гибкая, с учетом особенностей исторического прошлого среднеазиатских народов политика Советского государства в отношении ислама и мусульманских организаций в значительной мере способствовала укреплению позиций Советской власти в этом районе, отходу верующих, обманутых религиозными лозунгами, от контрреволюционной борьбы, в частности от басмаческого движения, которое провозглашало войну за веру.

Мусульманские вожди выступили ярыми противниками Октябрьской революции. Они прокляли народную власть, как «неугодную Аллаху», и призывали мусульман с оружием в руках бороться за ее свержение, создавали контрреволюционные «отряды ислама». Они пугали народ, что Советская власть заставит всех предать ислам и принять христианство. Служители культа агитировали рабочих и крестьян не идти в ряды Красной Армии, не давать ей продовольствие и одежду.

Такая пропаганда в первое время приносила определенные плоды — ведь отсталое население края привыкло верить муллам, имамам, а существовавшие долгое время национальное недоверие и рознь, насаждавшиеся здесь эксплуататорами, не так просто было преодолеть. Обманутые представители трудящихся вливались в басмаческие отряды, боровшиеся против Советской власти.

Однако внешним и внутренним врагам революции не удалось долго изображать войну против Советской власти как войну религиозную. В этом им помешала, наряду с успехами Красной Армии, экономическими и политическими преобразованиями, происшедшими в Средней Азии и Казахстане, и умелая политика Советской власти по отношению к исламу, мусульманским организациям. Трудящиеся верующие постепенно убеждались, что басмачи воюют не за веру в Аллаха, а за восстановление прежних порядков, при которых бедняки были бесправны и угнетены. Они видели, что новая власть предоставила им полную возможность свободно удовлетворять свои религиозные потребности, никто не навязывал христианство.

Все это нейтрализовало реакционное, антисоветское влияние мусульманских деятелей, сняло настороженность мусульман по отношению к Советской власти. При этом близкая к народу часть духовенства оказалась перед серьезным выбором: идти за верующими, поддерживающими Советскую власть, или за мусульманской верхушкой, тесно связанной с национальной буржуазией, феодалами и продолжающей контрреволюционную деятельность.

Подавляющее большинство служителей культа выбрало первый путь. Немаловажную роль сыграло здесь и то, что те из них, кто не скомпрометировал себя антисоветской деятельностью, пользовались всеми правами наравне с другими гражданами, могли участвовать в общественной жизни. Благодаря такой политике мусульманское духовенство и религиозные организации перешли на лояльные позиции по отношению к Советской власти. Это отражено в материалах проходивших в 20-е годы совещаний и съездов мусульманских организаций. Например, бухарское духовенство в 1923 и 1924 годах приняло решение полностью поддержать Советскую власть и обращалось к басмачам с требованием сложить оружие.

Тактика партийных и советских органов, примененная по отношению к мусульманским организациям в Средней Азии и Казахстане в первые годы Советской власти, способствовала объединению рабочих и крестьян, успеху мероприятий, обеспечивших в конечном счете победу социализма в районах, миновавших в своем развитии капиталистическую стадию. И, наконец, переходные формы, избранные для решения религиозного вопроса на первых этапах социалистического строительства, помогли подготовить здесь почву для дальнейшей секуляризации, полного освобождения от засилья религии.

В результате успехов социалистического строительства, роста культуры и образования в районах распространения ислама началось естественное затухание этой религии, которое продолжается и сегодня. Массы трудящихся сами, без какого бы то ни было нажима отошли от ислама, перестали выполнять многие обряды, с тех пор как убедились, что не молитвы Аллаху приносят им благоденствие, а социалистический свободный труд, механизация работ, успехи науки. К тому же немаловажное значение имело и то, что положение человека в обществе, уважение к нему перестали зависеть от религиозного рвения.

Все, что достигнуто в решении религиозного вопроса в СССР, предельно точно и ясно отражено в статье 52 Основного Закона Союза ССР.

Опыт претворения в жизнь ленинского декрета в республиках Средней Азии и Казахстане имеет не только историческое, но и актуальное международное значение. Сегодня страны, освободившиеся от колониального ига и избравшие социалистический путь развития, проявляют огромный интерес к теории и практике социалистического строительства в советских среднеазиатских республиках и Казахстане, в том числе и к тому, как здесь решался религиозный вопрос. «Такой интерес, — отмечает Первый секретарь ЦК Компартии Узбекистана Ш. Р. Рашидов, — закономерен. Ведь социально-экономический строй Средней Азии и Казахстана накануне Великой Октябрьской социалистической революции во многом имел сходство с тем общественным строем, который существовал в целом ряде афро-азиатских стран к началу периода завоеванной ими независимости. Социалистическая революция на Советском Востоке решила множество проблем общественного развития, схожих по своему содержанию с теми, которые приходится или предстоит решать революционным силам освободившихся стран Азии и Африки» 7.

6 В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 17, стр. 422.

7 Ш. Р. Рашидов. Ленинизм — знамя освобождения и прогресса народов. Ташкент, 1972, стр. 8.

 

А. АБАЕВ,

лектор-атеист

г. Бухара

НЕСУЩИЕ СВЕТ ЗНАНИЙ

Около десяти лет в Бухаре работает областной Дом научного атеизма. За это время он приобрел в городе и области большую популярность. Здесь всегда оживленно. Группами приходят школьники, студенты послушать лекцию, ознакомиться с выставками в экспозиционных залах, посмотреть кинофильм. Приходят пропагандисты атеизма на семинар или просто за советом, за новой книгой. Частые гости здесь приезжие из разных городов республики и области. Проводятся в Доме атеизма вечера вопросов и ответов, встречи с уважаемыми людьми города, устраиваются и специальные мероприятия — для домохозяек и пенсионеров, для врачей и учителей, для

сельских тружеников. В прошлом году Дом атеизма посетили около 40 тысяч человек.

Сотрудники Дома атеизма бывают в махаллях, на предприятиях, в учреждениях. Для лекций и бесед они привлекают не только обширный исторический материал, но и факты из современной жизни города.

Дом атеизма привлекает к своей деятельности ученых, преподавателей, уважаемых в городе аксакалов, умеет заинтересовать их атеистической пропагандой, использовать их знания и авторитет для формирования материалистического мировоззрения у населения, для борьбы с религиозными пережитками.

Руководит Домом атеизма уважаемый в Бухаре человек — заслуженный деятель культуры Узбекской ССР Хамро-ака Хакимов — интересный собеседник, прекрасный рассказчик и высокообразованный человек.

Его пример показывает, как много зависит в нашей работе даже от одного человека, увлеченного своим делом. Он сплотил вокруг Дома атеизма активно действующую группу энтузиастов, несущих людям свет истинных знаний.

Перейти на страницу загрузки

Перейти на страницу скачивания журнала "НАУКА И РЕЛИГИЯ" №1 Январь 1978 год 

 

 

Яндекс.Метрика