Часть II 

В ПОИСКАХ НОВЫХ ФАКТОВ 

Где искать? 

Сыски или хыхки? (Развитие языка у детей) 56 

Где хранятся глаголы? (Мозг н речевая деятельность) 61 

Синонимы ли варенье и крендельки? (Информатика н лингвистика) 68 

Курица — ие птица, картофель — не гарнир (Материал исследования и теория речевой деятельности) 76 

Как искать? 

Все о кисти (Экспериментальное изучение свободных ассоциаций) 80 

Коршуна обидели! (Экспериментальное изучение направленных ассоциаций) 88 

Нужно ли Муке-Цокотухе позолоченное брюхо? (Экспериментальное изучение построения высказывания и связного текста) 96 

Часть III 

МЕХАНИЗМЫ РЕЧИ В ДЕЙСТВИИ 

Человек говорящий 

В огороде — бузина, а в Киеве — дядька (Цельность текста) 106 

А что, если стул назвать приспособлением для сиденья? (Выбор степени детализации наименования) 113 

Лошадиная фамилия (Учёт сходств и различий при выборе наименования) 119 

Кто на лошади сидит? (Синтагматическая организация развёрнутого наименования) 129 

Человек слушающий 

То ли это, что я думаю? (Общие условия восприятия наименования) 136 

Опять, ошесть, осемь, овосемь (Членение наименования) 139 

Для чего джентльмену зелёный фрак? (Вероятностный прогноз 

и восстановление цельности текста) 147 

Литература 157

О ЧЁМ ЭТА КНИГА 

      Врачи часто жалуются, что им становится всё труднее разговаривать с больными, поскольку «все теперь стали грамотные», читают журнал «Здоровье» и считают себя специалистами в медицине («эти врачи ничего не знают!»). Языковеды обычно не жалуются, но их положение в чём-то даже более сложное: ведь если о здоровье человек до поры до времени не задумывается, то с языком дело имеют все и постоянно. Причём каждый считает, что именно он говорит правильно, а другие, если говорят как-то не так, неправы. И активно защищает свою точку зрения: от споров в очереди (как правильнее: «кто последний» или «кто крайний») до писем в газету, на радио с требованием объяснить или навести порядок. И это очень хорошо, что люди проявляют такой интерес к собственному языку. 

      Однако при этом порой возникает и иллюзия, будто языкознание настолько лёгкая наука, что вообще непонятно, чем тут можно заниматься, для чего эта наука нужна, и вообще — наука ли это? Ведь и так всем всё ясно! 

      Нормы (правила) языка уже всё равно есть, они установлены. Осталось их только выучить. Так что собственно лингвистам-профессионалам вроде и делать-то нечего. Приблизительно так думают многие из тех, кто судит о проблемах языкознания, опираясь только на школьный опыт изучения языка и на собственную практику говорящего человека. Однако они ошибаются. 

      В этой книжке я постараюсь показать, что современное языкознание — это наука о вещах, далеко не всегда простых и очевидных. И что много в этой науке вопросов, ответы на которые ещё не очень ясны. И что порой даже самые основные из этих вопросов не такие уж лёгкие и бесспорные, как может показаться на первый взгляд. 

      Конечно, подробно и систематически рассказать о языке всё — от самого общего: что такое язык — до конкретных вопросов, связанных с работой того или иного механизма речи, от вопросов техники лингвистического анализа до практического приложения результатов исследования — в одной книжке невозможно (да и не нужно!). Поэтому, может быть, некоторым книга покажется фрагментарной, возможно, в отдельных главах материал оказался изложенным менее глубоко, чем в других. Кроме того, в книге почти ничего не говорится о таких важных и интересных вещах, как звуковая сторона речевой деятельности, речевое воздействие, социальные варианты языка, речевой этикет, хотя каждый из этих вопросов мог бы стать темой большого, самостоятельного разговора. 

      В этой книге я постарался приоткрыть дверь в современную исследовательскую лабораторию языковедов, выявить логику в развитии современного языкознания, продемонстрировать неизбежность расширения его исследовательских возможностей, связь с другими науками — словом, показать пульс современной жизни в языкознании — науке, которая ждёт молодых пытливых исследователей. 

      Поэтому я рискнул говорить не только об уже достигнутом и осмысленном, но и о многих новых явлениях, о том, что только начинает разрабатываться. 

      За последние годы бурно развивались науки о человеке — медицина, физиология, психология, социология. И всё это не могло не отразиться на состоянии лингвистики и привело к возникновению и развитию разнообразных и тесных связей её с этими науками. 

      Особое внимание в книге уделяется тому направлению, которое связано с учётом фактора человека в речевой деятельности и опирается на активное использование лингвистического эксперимента. Это направление называется иногда-психолингвистикой, а в последнее время чаще — теорией речевой деятельности. Непосредственный интерес к человеку, к речевой деятельности завоёвывает всё большую популярность в среде лингвистов, хотя, конечно, не исчерпывает всего разнообразия подходов к изучению языка. 

      Основное содержание книги сводится к тому, чтобы показать, как, с помощью каких «инструментов», методов проникает современная материалистическая наука в тайны устройства и действия сложного механизма речевой деятельности, в тайны мысли и слова, что здесь уже ясно, а о чём наука только ещё может предполагать. 

      Мне очень хотелось бы, чтобы эта книжка стала для вас введением в науку о языке, непривычную и такую манящую своими неоткрытыми далями, своими связями с психологией и медициной, социологией и информатикой, кибернетикой и статистикой. Чтобы вам захотелось перечитывать те или иные главы, размышляя о том, что в них написано. Чтобы вы уловили главное в моём рассказе: что за каждым курьёзом, смешным случаем, речевой нелепостью стоит какая-то закономерность (и нужно постараться разобраться — какая это закономерность, в чём здесь дело). И что из мозаики совершенно разнородных, на первый взгляд, явлений, из фактов, казалось бы, не имеющих ничего общего, никаких точек соприкосновения, складывается сложная, но стройная картина того, как живёт и функционирует, как устроен и как развивается механизм речевой деятельности. 

      Я хотел бы разбудить вашу наблюдательность, ваше мышление, ваше воображение, ваше представление. 

      И ещё одно замечание, объясняющее характер этой книжки. 

      Чтобы знакомство с наукой состоялось и чтобы путешествие в науку было увлекательным, по моему глубокому убеждению, не годится назидательный тон. 

      Джанни Родари в своей книжке «Грамматика фантазии» писал: «Одно из самых закоренелых и трудно преоборимых представлений о педагогическом процессе заключается как раз в убеждении, что процесс этот должен протекать угрюмо». Ему вторит наш писатель Анатолий Алексин: «Некоторые наивные люди... полагают, что «весело» и «несерьёзно» — одно и то же. Ещё и ещё раз хочу повторить: именно юмор и занимательность — порой кратчайшее расстояние между самой серьёзной проблемой и сознанием ребёнка». Я целиком присоединяюсь к этим замечательным, мудрым суждениям. 

      Часть I. 

      ЗИГЗАГИ СОВРЕМЕННОЙ ЛИНГВИСТИКИ 

      Мой царь! мой раб! родной язык! 

      Валерий Брюсов 

      К ЛИНГВИСТИКЕ БЕЗ ПСИХОЛОГИИ 

      «Цезарь не выше грамматиков» 

      (Человек и его язык) 

      Путешествуя по Зазеркалью, Алиса, героиня известной сказки Льюиса Кэрролла, разговорилась с Пустиком-Дутиком. 

      «... — Значит, в году есть триста шестьдесят четыре дня, когда ты можешь получать невденьрождарки. 

      — Совершенно верно, — подтвердила Алиса. 

      — И только один день вдень рождарки! Вот тебе и привет! 

      — Не понимаю, что означает «привет»? — сказала Алиса. 

      Пустик-Дутик пренебрежительно улыбнулся. 

      — Не поймёшь, пока я не скажу. Это означает «замечательный и разящий довод». 

      — Но «привет» вовсе не означает «замечательный и разящий довод», — возразила Алиса. 

      — Раз мне так захотелось, — презрительно сказал Пустик-Дутик, — значит, означает. Именно это; не более или менее. 

      — А разве можно придавать слову какой угодно смысл? — спросила Алиса. 

      — А разве я своим словам не хозяин? — ответил Пустик-Дутик. 

      Озадаченной Алисе нечего было возразить. Пустик-Дутик подождал и заговорил сам. 

      — Слова, они с характером, — некоторые друг возле друга без фокусов ни за что не станут — гордые! Всякие частицы и междометия — их где хочешь можно ткнуть. 

      А глаголы, да прилагательные, да существительные — их одно к другому вдруг не приставишь! Но я с ними со всеми управляюсь. Вот так! А засим — совершеннейшая сверхнепроницаемость! 

      — Скажите, пожалуйста, — попросила Алиса, — что это означает?

      — Вот теперь ты говоришь, как разумное дитя, — сказал Пустик-Дутик, очень и очень довольный. — «Совершеннейшая сверхнепроницаемость» значит, что по этому поводу сказано всё до конца и тебе самое время подумать, что ты намерена делать дальше, поскольку, я полагаю, ты не собираешься стоять здесь до скончания века. 

      — Два слова, а столько значат. Не слишком ли много для них? — задумчиво спросила Алиса. 

      — Ну и что же? — ответил Пустик-Дутик. — Я не даром слова употребляю, я им за это плачу. Могу и надбавку дать за лишнюю работу» (перевод с английского А. Щербакова). 

      Итак, Пустик-Дутик уверен, что он хозяин над словом, имеет над ним неограниченную власть. Конечно, маленькую девочку Алису убедить в этом не так уж сложно (хотя и она сомневается в справедливости этих рассуждений). Взрослые же просто снисходительно улыбнутся, читая разглагольствования Пустика-Дутика. 

      И, возможно, вспомнят латинское изречение: «Caesar hon Supra grammaticos» (буквально: «Цезарь не выше грамматиков»), которое, по-видимому, восходит к эпизоду, рассказанному древнеримским историком Гаем Светонием Транквиллом. Когда император Тиберий употребил неправильное выражение, а грамматик Атей Капитон льстиво заявил, что оно — истинно латинское, а если даже и нет, то, благодаря императору, станет таковым, другой грамматик, Марк Помпоний Марцелл, мужественно сказал грозному императору: «Лжёт Капитон; ты можешь, Цезарь, дать право гражданства людям, но не слову». 

      Однако («сказка — ложь, да в ней — намёк») откуда у Пустика-Дутика такая уверенность в том, что язык ему подвластен? Ведь, кажется, совершенно ясно, что человек не волен влиять на слова, на грамматику, т. е. на язык. А это значит, что язык — это не собственность человека, не его личное достояние, что он подчиняется каким-то законам, находящимся вне человека. 

      Но вот ещё одна цитата: «Язык не есть вещь, стоящая 

      вне людей и над ними и существующая для себя; он по-настоящему существует только в индивидуумах». Так говорили сто лет назад, может быть, самые крупные авторитеты лингвистики того времени — Г. Остгоф и К. Бругман.