стр 70-72 - "Наука и Религия" №2 1978 - (Католическая церковь комментирует библию)
Читать советские журналы онлайн
К. ГАБОВА
В течение последних лет церковь выпустила несколько изданий на разных языках (вплоть до брайлевского «языка слепых») «Словаря библейского богословия». Составлен он, как сказано в предисловии, «интернациональной группой католических экзегетов — профессоров духовных академий». Все издания идут под официальным грифом «церковных властей» и снабжены кратким предисловием кардинала Ж. Виллебрандса, представителя ватиканского секретариата «по делам христианского единства». Перед нами, таким образом, не просто коллективное сочинение нескольких авторов, а официальное издание, выражающее вероисповедную позицию католической церкви на данном этапе. Русское издание выпущено в 1974 году в Брюсселе издательством «Жизнь с богом».
Это издание не похоже на «библейские словари», или так называемые симфонии, где обычно приводится список слов и понятий, присутствующих в Библии, с указанием соответствующей книги. главы и стиха. Здесь даются главные, основополагающие концепции христианского вероучения, излагающиеся в Библии, причем каждая из них сопровождается статьей, содержащей ее толкование церковью. То, что это современное толкование, подчеркивается авторами и редакторами. Кардинал Вилле-брандс в своем предисловии связывает актуальность издания с тем, что «мы живем в эпоху быстрых изменений». обусловливающих необходимость понять, «почему постоянное обновление, происходящее в жизни церкви на протяжении веков, в наши дни становится все интенсивнее».
Представляет немалый интерес вопрос о том. в какой мере церковь пошла навстречу «духу времени» и на какую степень модернизации своего отношения к Библии она осмелилась на современном этапе своего существования.
ПРОБЛЕМА БОГОДУХНОВЕННОСТИ И ПРОИСХОЖДЕНИЯ БИБЛИИ
Традиционный богословский вариант решения этой проблемы общеизвестен: Библия — произведение, лишь формально могущее считаться человеческим, ибо настоящее ее происхождение — божественное, а люди, написавшие отдельные ее книги, были вдохновлены, «инспирированы» святым духом, так что в целом она выражает божественное откровение.
Многие иудейские (в отношении Ветхого завета) и христианские богословы в настоящее время стоят в данном вопросе на более «гибкой» позиции. Не вспоминая прежние категорические утверждения о божественном источнике и абсолютной всемудрости священного писания, они говорят о необходимости его демифологизации и о том таинственном духовном смысле, который после таковой демифологизации может в нем обнаружиться. Как решает вопрос о божественном смысле библейских писаний рассматриваемый нами Словарь!
Уже во введении дается жесткая установка: «Священное писание есть слово божие к людям»; при всем многообразии книг и жанров Библии она представляет собой некое единство, в основе которого лежит божественное откровение. Поэтому каковы бы ни были отдельные ее элементы и некоторые тексты, смущающие современного человека своей архаичностью, все в целом представляет единую конструкцию божественного происхождения. Откуда мы это знаем? Следует четкий ответ: «Единство Библии утверждается с полной достоверностью только верой, и одна она определяет его границы». И тут же ставится вопрос: почему, собственно, многие другие тексты, как будто бы ничем не хуже по своей мудрости и благочестивому смыслу, чем те, которые вошли в Библию, не включены в ее канон? Конкретно говоря, речь идет о том, что в канонический сборник Притч Соломоновых вошли всякие поговорки, «тогда как целые книги большой религиозной ценности, родственные лучшим каноническим писаниям, как, например, Притчи Еноха или Псалмы Соломона, остались вне канона?».
Пожалуй, лучше бы авторы не ставили этого вопроса, ибо ответ на него они сумели дать лишь такой: «Критерий дается здесь только верою». Значит ли это, что один христианин имеет право считать вполне богооткровенными Притчи Еноха, ибо вера диктует ему это, а другой с тем же правом откажется признать каноничность книги Левит на том же основании, и оба будут правы? Нет, конечно, когда говорят о вере, то имеют в виду то, что диктуется церковью.
Однако с самого начала авторами выдан вексель, по которому они обязаны учесть «последние данные библейской науки». Надо его как-то оплачивать, но, по возможности, без ущерба для учения о богодухновенности Библии.
Вот, например, данные столетней давности (не такие уж последние и тем более неопровержимые) о том, что многие мифы Пятикнижия заимствованы у древних ассириян, вавилонян, иранцев и других народов из окружения израильтян. Словарь не возражает против этого очевидного факта. Но он препарирует его к вящей славе Библии: ее авторы
«пользуются элементами соседних культур и религий; если они их принимают, то лишь для того, чтобы, очистив их, отдать на служение единственному откровению... Будь то образы, заимствованные из вавилонского мифа о сотворении мира, или же месопотамское предание о потопе, символика грозы из ханаанской мифологии, иранские представления об ангелологии или фольклорные сцены с сатирами и злокозненными зверями— все это фильтруется и как бы заново создается под действием веры в бога творца, спасительный замысел которого развивается во всей истории».
У читателя здесь может возникнуть ряд недоуменных вопросов. Чтобы у бога был спасительный замысел, нужно, чтобы возникла такая ситуация, при которой потребовалось бы его осуществление, а такая опасная ситуация без воли божией не могла бы возникнуть; получается что-то вроде завязывания узла со специальной целью его последующего развязывания. Непосредственно же к интересующему нас здесь вопросу относится другое соображение: в ветхозаветных мифах не видно никаких следов такой их возвышенной очистки через фильтр божественного откровения, который ставил бы их в интеллектуальном, эстетическом или моральном отношениях выше мифологии других древних народов Ближнего Востока. Зафиксируем все же признание церковью того обстоятельства, что повествования Пятикнижия во многом позаимствованы древними израильтянами у не избранных богом Яхве народов.
Важные признания содержит Словарь и в вопросе о датировке отдельных библейских книг и текстов и об их авторах. В нем сказано: «По схематическому представлению, унаследованному церковью от древнего иудейства, считалось, что все Пятикнижие написано Моисеем; все Псалмы приписывались Давиду, книги Премудрости Соломону, все 66 глав Исаии — одному- единственному пророку VIII века. Теперь мы знаем, что в этом было упрощение».
Сказано несколько стыдливо, ибо, по сути дела, речь идет не об упрощенных, а об ошибочных взглядах, что признают и авторы Словаря. Они говорят, что «в своей письменной форме эти книги могли сложиться только в сравнительно позднюю эпоху, уже после установления монархии Давида». Книги могут существовать только в письменной форме, стало быть, надо понимать авторов так, что уж во всяком случае ранее Давида, то есть ранее X века до нашей эры, ни одной библейской книги не существовало. А это в свою очередь должно означать, что «Моисеево Пятикнижие» — вовсе не Моисеево. Отметим и это признание католических авторов.
Они уже приемлют и основные выводы исторической библейской критики об источниках первых книг Ветхого завета — Яхвисте, Элохисте, Второзаконии и (несколько замаскированно) Жреческом кодексе. Книги пророков также рассматриваются в отношении их происхождения совсем не в традиционной церковной манере. Вот характерное заявление: «Даже сборник (I) Иеремии, в составлении которого значительное участие принимал несомненно Варух, содержит и более поздние тексты; так же обстоит дело с книгами Амоса, Михея, даже Иезекииля. Вторая часть Захарии представляет собой анонимное добавление, современное Александру Великому (ок. 330г.). Что касается
книги Исаии, в ней заметно столько рук и столько различных исторических контекстов, что в своем теперешнем виде она составляет настоящую систему пророческого учения». Дальше идет детальное перечисление того, как и в какое время могли быть написаны главы и стихи книги Исаии. В результате от цельного произведения величайшего из пророков, по существу, ничего не остается. Но богословам надо как-то замаскировать это обстоятельство. И то, что книга Исаии в их собственном изображении оказалась мозаикой из сочиненных в разное время кусков, подается так, будто она выглядит как «система пророческого учения», составленная из разных элементов.
Дело, однако, не только в установлении авторства отдельных библейских книг и их датировке. Признать сами категории Яхвиста и Элохиста — значит сделать важный шаг к правильной характеристике древнего иудаизма, отказавшись от церковного учения о нем, как об исконном монотеизме. Уже в предисловии издательства к Словарю «обращается внимание изучающих Библию на тот факт, что малочисленный еврейский народ... сохранил монотеизм на протяжении тысячелетий, хотя он и был окружен могущественными языческими соседями». Дальше этот факт именуется «чудом еврейского монотеизма». И все это построение рушится, стоит только подумать над самим смыслом слов Яхве и элохим.
Яхве — собственное имя бога, элохим — множественное число от нарицательного древнесемитического обозначения бога (любого бога!); единственное число звучит как элоха или элоах. Яхве — это тот элоха, которого выбрали израильтяне из многих элохим, сделав его объектом своего поклонения. Перед нами, таким образом, не монотеизм, а политеизм в его энотеистической форме1. Признать это — значит не только лишить еврейство ореола народа-богоносца, принесшего всему человечеству свет монотеистической религии, но и подорвать историческую основу христианства, базирующегося в доктринальном отношении на древнеизраильской религии Ветхого завета. Как же выходит из такого положения Словарь?
Кое в чем он проявляет даже известную объективность. Так, некоторые богословы пытались трактовать слово «элохим» как почтительную форму единственного числа — «множественное величальное». В Словаре по этому поводу сказано: «Элохим — множественное число; оно не является формой величания— такой формы еврейский язык не знает». Как же тогда понимать такую явно политеистическую форму почитания бога в Библии? На это следует такой ответ: форму элохим «нельзя считать следствием каких-либо пережитков многобожия, которые невероятны, если принять особую чувствительность израильского склада ума в этой области. По всей вероятности, это множественное число — след общесемитского миропонимания, при котором божественность воспринимается как множественность сил». Итак, множественность не богов, но сил. А в чем разница?! И называются-то эти силы богами! Не очень удачно объясняют официальные католические богословы «трудные» страницы Библии.
. С Новым заветом дело пока обстоит и проще, и сложней. Довольно легко в отдельных случаях делаются признания, казалось бы, ставящие на голову традиционные позиции. О некоторых посланиях Павла говорится, что в связи с ними «возникает сложный вопрос литературного (авторского. — К. Г.) характера: можно предположить во всяком случае участие секретаря». Что касается Послания к евреям, то, хотя «древнее предание всегда включало его в корпус писаний апостола Павла, не подлежит сомнению тот факт, что писавший его сильно отличался от апостола Павла и по стилю, и по образу мышления, указывающих на его александрийское происхождение». Стало быть, в данном случае автор — не Павел. Послания Петра тоже не принадлежат Петру. Сомнительно выглядят некоторые черты всех новозаветных произведений, связанных с именем Иоанна: их языковые и стилистические различия «заставляют думать, что их окончательная редакция вероятно принадлежит ученикам апостола Иоанна». А может быть, не «окончательная редакция», а весь текст?
МИФОЛОГИЧЕСКОЕ СОДЕРЖАНИЕ БИБЛИИ
Как известно, одно из основных направлений модернизации религиозных учений заключается теперь в том, что они «демифологизируются», их мифологическое содержание объявляется несущественным и не относящимся к содержанию вероучения. Радикальные группировки среди теологов как протестантского, так и католического направлений, считают демифологизацию христианства необходимым условием его выживания.
Как же относится к мифологическому содержанию Библии католический словарь? Он отрицает наличие мифов в Библии.
Излагается, скажем, история сотворения мира по книге Бытия. Сначала — вариант, содержащийся во II главе, потом — вариант I главы, с деталями и с заключением: «Наконец, завершив сотворение к седьмому дню, бог почил от дел своих». Второй вариант комментируется следующим образом: «Черты этого второго повествования, общие с вавилонскими преданиями (победа над бездной, отделение воды под твердью от воды над твердью, сотворение светил), не имеют никаких элементов мифологической концепции». Почему вавилонское повествование—миф, а совпадающее с ним даже во многих деталях библейское — богооткровенная истина? Перечисляются черты различия: «Бог действует один, совещается только с самим собой. Его победа над хаосом не есть исход подлинной битвы. Бездна (техом) не является злым божеством, как вавилонская Тиамат, ничего не говорится ни о чудовищах, ни о бесах, побежденных или закованных богом». Что касается «совещания с самим собой», то напомним, что все время здесь говорит и действует не «бог», как это выглядит в русском переводе Библии, а множественное «элохим», так что «совещания» имеют явно коллегиальный характер. Но в остальном авторы Словаря просто озадачивают читателя.
Все, что только что отрицалось, через две страницы признается. О ряде книг Ветхого завета сказано: «Создатель представляется как герой в грандиозной битве против зверей, олицетворяющих хаос, Раава или Левиафана. Эти чудовища были низложены (Книга Псалтирь, пс. 88, ст. 11), сражены (книга пророка Исаии, гл. 51, ст. 9; книга Иова, гл. 26, ст. 12), сокрушены (книга Псалтирь, пс. 73, ст. 13). Они не уничтожены окончательно, но погружены в сон (книга Иова, гл. 3, ст. 8), поставлены под стражу (книга Иова, гл. 7, ст. 12; гл. 9, ст. 13), водворены в море (книга Псалтирь, пс. 103, ст. 26)». Стало быть, есть и звери, и чудовища, и непрекращающаяся борьба с ними бога, и все прочее, что мы находим в ассиро-вавилонской мифологии. Но при всем при том сообщается, что библейское представление о творческом акте «совершенно свободно от мифологических концепций, искажавших его на древнем Востоке. Здесь это лишь поэтические образы или символы». На каком основании мы должны в одном случае мифы принимать как таковые, в другом же — как символы, остается тайной. Совершенно ясно, что решение вопроса зависит от того, как приказывает верить церковь.
Много хлопот доставляет авторам Словаря вопрос о чудесах, легендами о которых насыщены библейские повествования. По тексту книги можно понять, что чудеса в действительности бывали, а можно понять, что их и не бывало. Большая статья на эту тему демонстрирует именно такое многообразие схоластических ухищрений. Вообще-де не так уж важно, были ли чудеса и как именно они происходили: «засохла ли бесплодная смоковница «тотчас» (Евангелие от Матфея, гл. 21, ст. 19) или позднее (Евангелие от Марка, гл. 11, ст. 20) «не имеет значения. Важно лишь * поучение, скрытое за этим символическим жестом». Характеристика всего рассказа как символического дает понять, что дело здесь не в деталях («тотчас же» или позже), а в том, что самого-то события фактически не было, важна лишь «мораль сей басни». И дальше перечисляется ряд таких повествований о чудесах, которые имеют «чисто дидактический характер»; то есть авторы Словаря считают, что самих-то этих чудес не было. Затем говорится о ряде повествований, в которых «допущены преувеличения фольклорного характера». Из всего этого трудно извлечь какой-либо реальный смысл. Скажем, «предания о десяти казнях египетских, чудесах в пустыне и при завоевании Ханаана» «обросли в течение веков преувеличениями», но «в основе их лежит историческая действительность». А авторы этих повествований не дали точного изложения хода событий, они лишь «компилировали предания, свободно использовали повествования, но никогда не забывали их религиозной цели, а именно — показать присутствие всемогущего бога-покровителя на заре истории избранного народа».
1 Энотеизм (однобожие) — поклонение и воздевание культа одному богу из многих. признаваемых реально существующими. Подробнее см. об этом: И. А. Крывелев. История религии, т. 1. М.. 1875, стр. 57—79.
С чудесами, фигурирующими в биографии Иисуса Христа, авторы обращаются значительно осторожней. Правда, на исторической достоверности
евангельского жизнеописания богочеловека они уже не настаивают: «Евангелия не являются жизнеописаниями Иисуса, составленными по правилам современной историографии. Написанные верующими, дабы пробудить и укрепить веру, они согласуют данные воспоминаний, преображая их в свете веры в воскресение». На чем авторы Словаря здесь настаивают — это лишь на «историческом характере самой личности Иисуса из Назарета», ссылаясь при этом на данные «научной критики». Чудеса, сотворенные Иисусом и связанные с его персоной, конечно, не отрицаются. Но и о непорочном зачатии, и о воскресении, и о телесном вознесении говорится скупо, как бы нехотя. Может показаться странным, но в «Словаре библейского богословия» нет статей о непорочном зачатии ни Иисуса, ни богородицы, ничего не говорится о воскресении Иисуса Христа, о таких совершенных им чудесах, как, например, воскрешение Лазаря. Есть статья на тему о вознесении Иисуса, но в ее многословии так тонет сам смысл, что остается лишь гадать, действительно ли Иисус вознесся на небо и воссел там, как утверждает церковь, по правую руку бога-отца или нет. В общем, это «тайна, превосходящая чувственный опыт», а событие, происходившее на Елеонской горе, заключалось лишь в том, что «апостолы видели своего учителя, удаляющегося от них, чтобы возвратиться к богу».
С самим небом тоже не все понятно. Известно, что библейская картина мира включает в себя небо как особую пространственную сферу, служащую местом пребывания высших вселенских сил. Словарь сообщает уклончиво: «По
естественно возникшему представлению, распространенному по всему миру и использованному Библией (разрядка наша.— К. Г.), небо является жилищем божества». Приводится ряд ссылок на библейские тексты, где говорится о том, как бог сходит с неба на землю и как он потом обратно восходит на небо. Раньше такие представления принимались всерьез, хотя они решительно противоречат учению о «вездесущии» божества.
Авторы Словаря склонны рассматривать сидение бога на небе и его путешествия вверх-вниз как образы, символизирующие «связь между небом и землей». Но так как эти понятия, утверждают авторы, различаются между собой не в реальном, а в метафизическом их смысле, то и путешествия между ними сами по себе невозможны, а «говорить о восхождении на небо значит выражать стремление к недоступному, но иногда и притязание безумной гордыни». А Христос возносился к небу} «По книге пророка Даниила это можно представлять себе (I) тоже как восхождение... а облака небесные, может быть, являются здесь не колесницей, а только украшением божией обители». Куда девалась уверенность, с которой любой библейский миф преподносился верующим как непререкаемая истина, сомнение в которой грозило человеку адскими муками.
Ад и рай в Словаре тоже выглядят не так выразительно, как это было раньше: не так устрашающе в первом случае и не так сладостно во втором. Не поймешь даже, имеются ли в виду настоящие физические муки для грешников и будут ли праведники испытывать действительные физические удовольствия, или все это надо представлять себе в сфере чисто психологических переживаний бесплотной души.
Несколько более определенно — в традиционно-реакционном духе — рассматриваются в Словаре общественные проблемы.
СОЦИАЛЬНЫЕ ПРОБЛЕМЫ
Традиционная христианская точка зрения, разделяемая и авторами Словаря, заключается в том, что вообще все страдания человеческие обусловлены первородным грехом и, следовательно, в страданиях рабов под игом классовой эксплуатации не повинны ни рабовладельцы, ни рабовладельческое устройство общества. Самое же главное, что реальное положение людей в обществе христианство объявило несущественным. Если все равны во Христе, то какое значение имеет то, что одни — рабы, другие — рабовладельцы, эта точка зрения выражена и в Словаре.
Проблема рабства, говорят авторы, встала перед апостолом Павлом. «Как же он решил ее} Его ответ очень определенен: отныне важно не то или иное социальное положение, важен божий призыв». Из этого следует не менее определенный вывод для практической общественной жизни, для поведения угнетенного и угнетающего классов: раб должен «выполнять свой христианский долг», служа своему хозяину «как Христу». Рабская придавленность оказывается не просто вынужденной сложившимся общественным порядком и даже не печальным результатом первородного греха, а следствием божественного установления, безропотная же покорность раба своему владельцу превращаемся в специфически христианскую добродетель. Не обходится и без христианских специальных наставлений для рабовладельцев: «Со своей стороны, хозяин-христианин должен понимать, что раб — его брат во Христе; он должен обращаться с ним по-братски и в особых случаях (!) даже (!!) отпускать его на волю».
Равенство — во Христе, а в реальной жизни должно оставаться классовое неравенство.
Надо ждать, пока всеми этими делами распорядится Спаситель. «В древности Христос, и только он, был в состоянии порвать цепи рабства... Он пришел освободить грешников. Чтобы расторгнуть их рабство, он послушно воспринял на себя самого состояние раба...» и т. д. Но почему же весь замысел оказался нереализованным? Ни в каких христианских документах на этот вопрос ответа не дается, и в Словаре его тоже нет.
Сама же эта концепция имеет, тем не менее, вполне реальный и чрезвычайно существенный смысл, классовое деление общества, основанное на имущественном неравенстве, не должно вызывать никакого недовольства, ибо оно соответствует божьим предначертаниям.
Здесь, правда, нельзя не видеть различия и даже противоположности установок Ветхого и Нового заветов.
«Евангельская переоценка во взглядах на богатство (в сравнении со взглядами Ветхого завета.— К. Г.) поистине радикальна». Авторы находят в этом вопросе «один из самых значительных контрастов между Ветхим и Новым заветами». Первая из указанных частей Библии не только выражает полную терпимость в отношении богатства и богатых, но и благоволение к тем, кто владеет богатствами, и одобрение самого общественного строя, при котором существуют богатые и бедные. Формулируя ветхозаветные взгляды в этом вопросе, авторы Словаря пишут: «Богатство есть благо»; «Бог обогащает тех. кого любит»; «Писатели Ветхого завета восхваляют богатство благочестивых людей израильской истории». Словарь выносит в заголовок красноречивую формулу: «Бог обогащает своих избранных» — и печатает эту формулу крупным и жирным шрифтом. Как будто все ясно: рабовладельцы, феодалы- крепостники, капиталисты, современные миллиардеры-монополисты владеют не тем, что создано потом и кровью эксплуатируемых, а лишь тем, что даровал им всемилостивый бог, так что богатство есть «знак божией щедрости».
Как же тут быть, однако, с Новым заветом, содержащим «радикальную переоценку»? Ведь там сказано: Горе вам, богатые!, Легче верблюду пройти сквозь игольные уши, чем богатому в царство божие. И иллюстрация к этому положению дана достаточно выразительная: на том свете нищий Лазарь покоится на лоне Авраамовом, а богатый подвергается всем мучениям ада. Авторы Словаря находят, однако, возможность примирить и согласовать ветхозаветную и новозаветную концепции так, что их «диаметральная противоположность» становится лишь «кажущейся».
Уже в Ветхом завете они обнаруживают некоторые «оговорки» к формулам, восхваляющим богатых. И «Новый завет воспринимает от Ветхого завета все эти оговорки относительно богатства». Все выпады евангелий против богатства и богатых оказываются, таким образом, лишь оговорками, в основном Христос, хотя и «вскрывает несостоятельность всех человеческих богатств», «не отменяет, а исполняет древнее обетование о том, что бог обогащает своих избранных». Но за что же наказан богатый из притчи о Лазаре? За то, оказывается, что он не подавал Лазарю милостыню. «Соблазн не в том, что существует богатый и существует нищий Лазарь, а в том, что Лазарь хотел бы «напитаться крошками, падающими со стола богача» (Евангелие от Луки, гл. 16, ст. 21), но не получал ничего». Если бы Лазарю удавалось ловить и проглатывать объедки, то все было бы в порядке.
А в том, что существуют богатые и бедные, ничего плохого ни евангелия, ни авторы Словаря не усматривают. Важно подавать бедным и эксплуатируемым милостыню, ибо «милостыня, как известно, — существенный элемент подлинного библейского благочестия».
В. И. Ленин сказал о таких мотивах религиозной проповеди: «Тех, кто живет чужим трудом, религия учит благотворительности в земной жизни, предлагая им очень дешевое оправдание для всего их эксплуататорского существования и продавая по сходной цене билеты на небесное благополучие»2.
Как известно, католическая церковь высказалась и продолжает высказываться по социальным вопросам подробно и активно в ряде папских энциклик и в других основополагающих документах. Эволюция взглядов, выраженных, а этих документах, обнаруживает любопытную закономерность: началось с безоговорочного признания эксплуататорского строя единственным угодным богу, а по мере того, как все яснее обнаруживалась его обреченность, — все изощрённые становилось маневрирование, в основе которого лежит заигрывание с христианским социализмом. Теперь уже можно встретить в писаниях католических публицистов и богословов и даже в официальных документах Ватикана заявления о необходимости смягчения или даже ликвидации классового неравенства. При всем том магистральная линия церкви в социальных вопросах, конечно, остается прежней: в основном содержании концепции — апология капитализма, в оговорках — несколько слов на тему о том, что все же, мол, этот общественный порядок не полностью удовлетворяет требованиям христианской справедливости и нуждается поэтому в совершенствовании. Примерно такая концепция выражена и в соответствующих статьях Словаря.
Формально все социальные проблемы рассматриваются авторами Словаря применительно к древности-, что в какой-то мере обоснованно, ибо речь идет о библейских книгах и текстах, зафиксированных в древние времена. Но смысл сказанного проецируется и на более поздний период человеческой истории и на современность. Особенно ясно это становится, когда авторы трактуют проблему того, как в свете Библии христианин должен относиться к власти.
Теме «Власть» в Словаре посвящена одна из самых больших по объему статей. В разных видах повторяется и подчеркивается основная установка Библии: «всякая власть от бога». Теоретически эта установка достаточно традиционна. Но авторы все же находят возможность актуализировать ее при помощи острых выпадов против некоторых современных властей, неугодных им. «Если же, следует грозное предостережение, политическая власть... восстает против бога и его Христа, христианское пророчество торжественно провозглашает суд над ней и ее падение». В качестве примера приводится отношение Апокалипсиса к Риму Нерона и Домициана. Но тут же следует переход к «тоталитарному государству», и в голосе благочестивых авторов появляются ноты ненависти, а в лексиконе — такие слова, как «сатанинская карикатура». Подчиняться такой власти авторы Словаря христианам не рекомендуют. А как же насчет божественного источника «всякой власти» и насчет обязанности подчиняться опять же всякой власти?! Это остается в силе, но только в том случае, если речь идет о власти, угодной церкви.
В общем, судя по Словарю, в социальных вопросах позиция католической церкви особых изменений не претерпевает, хотя по некоторым другим вопросам вероучения она пытается идти в ногу с веком.
СКАЧАТЬ "НАУКА И РЕЛИГИЯ" №2 Февраль 1978 год