О. И. Фонякова (Ленинград). К семантической структуре псковских зоонимов . 38

В. П. Храмцова (Псков). Названия прорубей в псковских говорах 45

Н. Ю. Меркулов (Калинин). Псковско-Осташковские изоглоссы 55

Н. Г. Арзуманова (Ленинград). Экспрессивные глаголы в севернорусских говорах 59

М. А. Тарасова (Ленинград). Опыт системного анализа одного синонимического ряда со значением ’лентяй’ . . . 63

М. Ф. Семенова (Рига). О словаре русских говоров в иноязычном окружении 68

А. И. Лебедева (Ленинград). Омонимия в Псковском областном словаре ,. 72

Н. В. Большакова (Псков). Варианты слов в псковских говорах . 76

В. Д. Бондалетов (Пенза). Условный язык торговцев города Торопца и его отношение к условным языкам Северо-Запада 84

Л. Я. Костючук (Псков). Из истории устойчивых словосочетаний в псковских летописях 88

В. М. Мокиенко (Ленинград). Семантическая регламентация при лексическом варьировании фразеологии в диалектах . 98

Л. А. Ивашко (Ленинград). Из псковской фразеологии . . 103

X. Хейтер (Тарту). О нейтрализации фонологической оппозиции по твердости — мягкости согласных в одном русском говоре контактной зоны. 106

Т. В. Кириллова (Калинин). О динамике вокализма в среднерусских говорах . 110

С. М. Глускина (Псков). Морфонологические наблюдения над псковскими говорами. 113

А. С. Герд (Ленинград). Спорные вопросы славянского регионального словообразования . 125

Н. Д. Сидоренская (Псков). О территориальном распространении псковских диалектных местоимений. 130

В. И. Трубинский (Ленинград). К характеристике синтаксических ареальных оппозиций. 134

К ВОПРОСУ О ДРЕВНОСТИ ПСКОВСКИХ ГОВОРОВ

(Некоторые лексические данные. Слова с корнями вляг- и усох-).

Почти столетие назад псковские говоры были признаны самостоятельной группой в ряду других восточнославянских говоров, однако вопрос об их происхождении (о степени древности) не изучен еще с достаточной полнотой.¹ Решению его должно способствовать выявление значительного числа лексических ареалов древней поры, которые покрывали бы (полностью или частично) псковский языковой регион.^{1 2}

Представляется интересным проследить распространение некоторых слов, обозначающих понятия времени и особенности ландшафта, наименований, отраженных в памятниках Псковщины и имеющих по данным письменности локальное распространение в период средневековья. В составе указанных групп были обнаружены в ряде исследований (по другим источникам) довольно древние диалектные элементы.³

¹ См., напр.: Филин Ф. П. Лексика русского литературного языка древнекиевской эпохи (по материалам летописей). — Учен. зап. ЛГПИ, 1949, т. 80, с. 278—279; Его же. Образование языка восточных славян. М.—Л., 1962. с. 184—188; Ларин Б. А. Историческая диалектология русского языка в курсе лекций акад. А. А. Шахматова. — Очерки по истории языка. Л., 1960; Мжель- ская О. С. Диалектизмы в языке памятников средневековой письменности. — Из истории слов и словарей. Л., 1963, с. 120; и др.

2 О древности некоторых языковых ареалов на территории самой Псковщины см.: Глускина С. М. Морфонологические наблюдения над звуком х в псковских говорах. — Псковские говоры, 1. Псков, 1962; Денисенко Ю. Ф. Об одной собственно псковской изоглоссе средневековья. Наречия времени ноньмаунойма, нольма, ныньма. — Псковские говоры, 111. Псков, 1973.

з См.: Толстой Н. И. Славянская географическая терминология. М., 1969; Кочерган М. П. Лексика понятий времени в украинском языке. АКД. Киев, Г967; и др.

Отобранная лексика изучалась в кругу однокоренных образований '— на широком сопоставительном фоне для древнего/ среднего периода (по историческим словарям и картотекам ДРС, староукраинского и старобелорусского языков) и для современной эпохи (по словарям восточнославянских языков и их говоров, КСРНГ и картотекам областных словарей — псковского, архангельского, смоленского, брянского, говоров низовой Печоры, говоров КАССР и ряда севернорусских областей; использованы также материалы диалектного лексического атласа БССР).

Рассмотрим здесь два наименования, которые восходят к общевосточнославянскому периоду и имеют значительное сходство распространения на территории восточных славян — в западных, южных и северо-восточных говорах. Примечательно, что они известны в псковских источниках и отсутствуют в новгородских (отражающих состояние самих новгородских говоров и говоров территории новгородской колонизации — северодвинских, архангельских, печорских, частично карельских и белозерских) .⁴

В восточнославянской письменности употребляется ряд наименований с корнем ляг-/лег---------------- для обозначения позднего вре

мени (когда ложатся или уже легли спать): сущ. лягомъ, лего- мо/лягомо, влягъ/улягъ, влягомо и др., нареч. влягомъ, а, о/уля- гомъ, а, о и др. Напр.: «Идоша оли до ночи Кърачеву и сташа не дошедше Корачева и быс влягомо (вар. влягом)». Ип. лет., 1146 г., сп. XV в.; «Загорелося влягоми в суботу к неделе». ПЛ, 1466 г., сп. XVIKXV в.; ср. в современных говорах: «Быв у сам! лягома, коли всГ спали» и «Косилисьме траву до влягома», за- карпат.; «Я это уже налягомо сделал, на сон грядущий», волог. Они отмечаются в древний период (Ип. лет.) и средний — в староукраинских источниках (Кн. Гр. Л., 1562, 1570 гг., Прот. Полт. суда, 1, 4, 1697, 1705, 1756 гг.), старобелор. (виленских) актах (АВАК, 1579 г. — несколько употреблений), из великор. источников только в ПЛ.

На основании данных позднего средневековья, кажется, можно говорить о крайнем западе и юге восточнославянской территории, где фиксируются эти обозначения времени. Однако в современный период (известны существительные ляг, ляги, ляг- м(о), вляги/уляги, завляги, обляги, полег и под., наречия влягома, впривляги, лыгомо, облягма и др.) ареал простирается да

⁴ Древние псковские языковые явления, рассматриваемые в указанных работах С. М. Глускиной и 10. Ф. Денисенко, также не встречаются в новгородских говорах.

Лее-на украинский юго-запад и, С другой стороны, на русский северо-восток: самое большое число фактов принадлежит Украине, затем довольно компактный массив на русском северо-востоке (Волог., Яросл., Костр., Влад., Нижегор., Ветлуга), островки известны в полосе Белор. — Смол. — Ряз. — Сарат. Отдельные элементы выявленного списка слов, напр., лягом, лягомо/легомо/ л/гомо — в самостоятельном употреблении и в составе наречных сочетаний — известны в северо- и среднерусских говорах, а также на Украине; слова с основами вляг-/уляг- в южнорусских (смоленских и рязанских), белорусских (могилевских) говорах, в украинском языке. Все это свидетельствует о том, что, по-видимому, уже в период восточнославянской общности могло произойти ареальное обособление некоторых групп и отдельных слов с корнем ляг-, обозначающих поздний вечер; во всяком случае очевидно, что это довольно древние элементы лексики восточных славян.⁵ Наличие влягомо в таком древнем памятнике, как Ип. лет. (полагаем, что это слово принадлежало древнейшему протографу свода, так как известно во многих списках памятника, почти не подвергается в них заменам, употребляется в записях с точными подробностями исторического характера и т. л.), и особенно легомо/лягомо в русских северо-восточных говорах препятствует признанию того, что ареал рассматриваемых слов по источникам среднего периода обусловлен литовско-польско-русскими государственными объединениями средневековья.⁶

Усох/усоха ’берег обмелевшего озера, пересыхающей реки или ручья; старое русло реки; склон оврага (с пересохшим ручьем) и т. п.’⁷ в восточнославянской письменности документируется с конца XV по начало XVII в. в текстах северо-восточных

⁵ О древности закарпатских наречий с корнем ляг-/л1г- и временной семантикой пишет также И. А. Дзендзелевский (Спостереження над термшолопею народно! метрологи roeipoK Закарпатсько! обл. — Наук. зап. Ужгор. ун-ту. 1955, в. 14, с. 133).

⁶ См., напр.: Максимов В. И. Местная лексика Псковской I летописи. — Учен. зап. ЛГПИ, 1958, т. 173, с. 200.

⁷ Судя по семантике слов, приставка у- имеет «отрицательное значение», как у слова удьнье ’время перед закатом солнца', о котором пишут Б. М. Ляпунов (Исследование о языке Синодального списка 1 Новгородской летописи. СПб., 1900, с. 61—52) и Ф. П. Филин (Происхождение русского, украинского и белорусского языков. Л., 1972, с. 602). Значения приставки у-, по С. П. Обнорскому, — ’от, возле, в стороне’ (сб. «Русская историческая лексикология». М., 1968, с. 162).

(Ьлад., Юрьев., Нижегор. уу.) и западных (Пск.).⁸ Употребления слов в обеих группах близки по семантике, что позволяет предположить более широкое распространение их в прошлом (в частности — в зоне, разъединяющей владимиро-нижегор. и псковскую островные фиксации).⁹ И действительно, хотя апеллятив- ное географическое наименование нам не удалось обнаружить пи в одном из восточнославянских говоров, материал топонимии (названия сухих болот и оврагов; названия мелких гидрообъектов, по-видимому, часто пересыхающих, — речек, ручьев, их истоков и верховий; названия населенных пунктов, большая часть которых находилась у водоемов)^{10 11} свидетельствует о распространении наименований с основой усох-/всох-/усух-/всух- усош- в Пск., Тороп., Калин. (Твер.), Смол., Бряп., Тул. р-нах (уу.) и обл. (губ.), а также во Влад, и Костр.,¹¹ кроме того Усо- ха — название леса и болота, Усох, Усох/, Усошное, Усушек — названия деревень отмечаются в белор. источниках.¹² На этом основании апеллятив усох(а) можно возводить к общевосточнославянскому периоду, однако в эпоху средневековья — это реликтовое наименование, в современный период представлено только в топонимии.

Рассмотренные наименования объединяет их значительная реликтовость: слова с корнем ляг- неизвестны в современных псковских говорах, не отмечаются в белорусских после фиксации в словаре И. Носовича; усох(а) позже XVII в. сохраняется только в топонимии. Кроме того принцип номинации отдельным

⁸ Материал см. в нашей статье о слове усох(а) (сб. «Русская историческая лексикология и лексикография». Л., 1972).

⁹ Ср. замечание Ф. П. Филина: «Образования с отрицательным у- уже в древности были непродуктивными, поэтому удьнье принадлежит глубокой праславянской старине» (Происхождение., с. 602).

¹⁹ Многие топонимисты считают, что в ойконимах в значительной мере нашла отражение апеллятивная географическая лексика, особенно в названиях раннего заселения; см. работы А. И. Лебедевой, В. П. Лемтюговой, К. И. Га ласа и др.

¹¹ См.: Копорский С. А. Архаические говоры Осташковского р-на Калининской обл. — Учен. зап. Калининск. ПИ, 1945, т. 10, в. 3, с. 158—161; Списки населенных мест Российской империи, т. 6, Я? 337; т. 40, с. 217—219, 283, 336, 367; т. 46, с. 374; т. 48, с. 94; Смолицкая Г. П. Гидронимия бассейна Оки. М., 1976, с. 139—222.

¹² Яшкш I. Я. Беларусюя географ!чныя назвы. Мшск, 1971, с. 196; Лемтю- гова В. П. Топографическая номенклатура в белорусской топонимии. — Конф, по топонимике Сев.-зап. зоны СССР. Рига, 1966, с. 133; Жучкевич В. А. Краткий топонимический словарь Белоруссии. Минск, 1974, с. 373 (автор связывает названия деревень с апеллятивом, значение которого ’сухостойный лес’; закономернее предположить такую связь прежде всего с географическим наименованием).

словом конкретных, дробных понятий, нашедший отражение в семантике каждого из рассмотренных слов, также является древним.¹³ Слова с корнем ляг- и с основой усох- фиксируются на северо-востоке в районе древних ростово-суздальских говоров, па западе — в псковских и белорусских, в промежуточной полосе между ними не южнее линии Смоленск — Тула, т. е. в пределах древних русских земель. И все это отсутствует в новгородской зоне. Здесь проступает одно из диалектных различий древней поры. Поиски других аналогичных фактов должны подтвердить это различие и конкретизировать его границы. В пределах выявленного ареала псковские говоры противополагаются новгородским по достаточно древним языковым признакам.

Список условных обозначений

АВАК — Акты, издаваемые Виленскою археографическою комиссией), т. 39. Вильпа, 1915. Ип. лет. — Ипатьевская летопись.— Полное собрание русских летописей, т. 2. СПб., 1908. Кн. Гр.Л.— Книга Гродская Луцкая (за 1562 и 1570 гг.). Рукопись *Киевск. центр, архива. Цит. по картотеке Исторического словаря украинского языка Е. Тимченко АН УССР. Прот. Полт. суда — Протоколы Полтавского суда (за разные годы). Рукопись Киевск. центр, архива. Цит. по той же картотеке.

О. С. МЖЕЛЬСКАЯ

ГЛАГОЛЬНАЯ ЛЕКСИКА В «РАЗГОВОРНИКЕ» ТОННИСА ФЕННЕ

(Статья вторая. Глаголы-диалектизмы¹)

Изучение лексики памятников письменности получило в наши дни возможность стать более глубоким и убедительным благодаря наличию больших картотек, содержащих обильные цитатные материалы из лексики современных русских говоров разных районов России. Картотека ПОС, сложившаяся в результате двадцатилетних ежегодных словарных экспедиций в Псков- ^{* 1}

¹³ См., напр.; Покровский М. М. О методах семасиологии. — В кн.: Покровский М. М. Избр. работы по языкознанию. М., 1959.

¹ Описание большой группы глаголов, общеупотребительных в древнерусском языке, и, в частности в языке XVI—XVII вв., сделано нами в статье «Глагольная лексика в «Разговорнике»- Тонниса Фенне» («Проблемы славянской исторической лексикологии и лексикографии». В. 2. Славянская историческая лексикология. М., 1975, с. 22—25).

скую область, позволяет дать развернутый комментарий к диалектным словам, употребленным в русско-нижненемецком разговорнике 1607 г., составленном в Пскове купцом по имени Той- нис Фенне.²

Глаголы-диалектизмы, рассмотренные ниже, выделены нами в процессе сопоставления Разговорника, с одной стороны, с словарями древнерусского языка и рядом памятников, отражающих обиходно-разговорную речь XVI—XVII вв. (см. об этом в первой статье), с другой — с областными словарями и картотеками, содержащими данные о лексике русских народных говоров, и, в первую очередь, КПОС.

Всего нами выявлено более 40 глаголов-диалектизмов, употреблявшихся в языке Пскова в начале XVII в', но в статье мы рассмотрим лишь 18 слов.

В тематическом отношении эти глаголы достаточно разнообразны. Преобладают слова, характеризующие различные действия и состояния человека: пахать ’мести пол’, торкать ’втыкать’, окрутить’одеть (об одежде)’, противоположное понятие выражает глагол роскрутить, заткать ’починить, заштопать’; к психической сфере человека относятся глаголы сгадать ’вспомнить’, зобаться (зоблиться) ’заботиться’, варавить ’клеветать’; глаголы видения представлены словами бачить ’видеть, смотреть’ и галитьея ’смотреть, глазеть’; разнообразны глаголы речи: гамить ’кричать’, бредить ’говорить бессвязно’ хламостить ’говорить чепуху’, жупеть ’болтать’, нямнить ’лепетать’, ’кудахтать’; разные формы движения называют глаголы: ворохнуться ’шевельнуться’, сустрекать ’встречать’; на болезненные состояния указывают глаголы хреплет ’кашляет’, сморнет ’сморкнется’; ряд слов представляет собою термины торговых отношений: слюбить ’выбрать, облюбовать’, ’условиться’, схитрить ’обмануть, выдать дурной товар за хороший’, долговать ’настойчиво требовать уплаты долга’. К предметам неодушевленным относятся глаголы жить ’происходить, случаться’, брячать ’звенеть’, май- читься ’шуршать, шелестеть’, срудиться ’покрыться грязью’.

Приступая к анализу глаголов, следует заметить, что специфика источника не всегда позволяет достаточно точно определить значение слова и его исходную форму. Если слово представлено лишь в списках глаголов на с. 161 —184 Разговорника, то для определения его значения мы располагаем только иижне-

² Tonnies Fenne’s low German Manual of Spoken Russian, Pskov, 1607. Ed. L. L. Hammerich, R. Jakobson, E, van Schponeveld. Vol. I—II. Copenhagen, 1961-1970.

немецким эквивалентом, приведенным самим Т. Фенне, и анг-* лийским, подобранным издателями. Здесь не всегда оказываются учтенными видовые и залоговые оттенки значений, не всегда отражен семантико-грамматический оттенок смысла, вносимый приставкой. Более отчетливо выясняется значение слова тогда, когда оно употребляется в диалогах и, следовательно, предстает перед нами в контексте. В этом случае и предлагаемые эквиваленты из немецкого и английского языков оказываются более точными.

Рассмотренные ниже глаголы, как правило, не отмечены в памятниках древнерусского языка XI—XVII вв., в частности в Разговорниках XVI—XVII вв., или представлены единичными примерами преимущественно из северо-западной письменности.

В целях сокращения объема статьи мы сосредоточим свое внимание на диалектных материалах, приводя ссылки на словари древнерусского языка лишь в необходимых случаях. Начнем описание с глаголов, широко употребительных в псковских говорах до настоящего времени.

Торкать. Глагол отмечен только в списке глаголов (171 )³, где его значение передано эквивалентами "втыкать, вкалывать, вонзать", "уколоть (ся).’ Данные современных псковских говоров показывают, что границы семантики слова были намечены верно. Торкать на Псковщине означает "тыкать, втыкать": Иглы торкали в мяцык, штоп ни заржавили иглы. Беж. Поженка; Вилам не торкай, а то фторниш в нагу. Себ. Апросово; "колоть, ударять (чем-н. острым)": Парасят сюда торкают (когда убивают). Гд. Прибуж; Ани иё нажом ф спину торкали. Порх. Гвоздно; "совать куда-н.’: У нас тожэ на Ивана багачку пат слягу торкали. Порх. Курышкино; Дош пашол — рабят ф кусты торкали. Себ. Чернея; торкать нос куда-н. "вмешиваться не в свое дело": Сюда нос не торкай, досыть, будя тябе мешать! Пуст. Станки. Даль указывает на северо-западный ареал распространения указанных значений глагола торкать: смол., пск„ нвг. (IV, 419). Ср. также белор. торкать "совать", ’будить", "втыкать", "тыкать’.⁴

Пахать — выпахать. Глагол пахать представлен в списке глаголов (167) с однозначным определением ’мести". В диалогах отмечен производный глагол выпахать: Емли веник да выпаши горница (!) (192). Даль характеризует эти глаголы как северные. В современных псковских говорах глаголы пахать и выпахать хорошо известны: Я пахала, пахала, а ты апять семичек на-

з Здесь и ниже указываем страницы рукописи.

4 Носович И. И. Словарь белорусского наречия. СПб., 1870.

брасал. Беж. Аксёново; Палы тапаром скаблили, тагда палы пахали, не гаварили, што падметаем. Сл. Поддубница; Вы ба кра- вать абабрали, а мне избу выпахать нада. Остр. Ереминцы; Се- пи-та я ни выпахала, нада выпахать. Палк. Самохвалово.

Окрутить — роскрутить. Оба глагола представлены в списке (169) со значениями соответственно ’одеть одежду’ и ’снять одежду’. В диалогах встретился возвратный глагол роскрутить- ся: Малец, роскрутись себе борзе да ляг спать (193). Областные словари ограничивают распространение этих глаголов территорией севернорусских говоров. В псковских говорах эти глаголы отмечены в тех же значениях, что и в Разговорнике. Окрутить ’одеть’: Нада патяплей робёнацка акрутить. Сер. Ремда. В более отвлеченном значении ’снабдить одеждой’: А у Катьки многа му- жыковай скруты. Вот ана ево окрутила голава. Гд. Новинка; известен и оттенок основного значения ’нарядно одеть’: Адин жа- них гаварит: выхади за миня, я тибя ф шолк акруцу. Гд. Таборы. Встречается также возвратный глагол окрутиться: У нас адежда акрутай называицца, я тёпла акрутифшы, значит, адефшы. Гд. Чудская Рудница; Я акруцусь патяплей, а то холанна. Сер. Ремда. У этого глагола также известен оттенок значения ’нарядно одеться’: Окрутицца или выкрутицца — хорошо одецца. Ляд. Марьинское. Раскрутить, раскрутиться, раскручать, раскручать- ся соответственно ’раздеть, раздеться, раздевать, раздеваться’: Робенак-та весь раскруценай, сафсим раскрутифшы. Сер. Ремда; Кажыннай рас ребёнка нада раскруцать. Там же; Друшки к столу идут, таргуюцца, выпьют и раскручацца буду, адёжу скидывать, за стола садицца. Гд. Драготина. Все рассмотренные слова отмечены в северной части Псковской области (Гд., Ляд., Палк., Печ., Пл., Пск., Сер., Слан., Стр.), примеры из центральных и южных районов единичны.

Зобаться (зоблиться) ’заботиться’представлено в Разговорнике в диалогах в возвратной и невозвратной формах: Много ты инным (так!) человеком зоблешь, да мало тебе приказно. Зо- блись за себе (233). В псковских говорах слово отмечено в возвратной форме в значении ’заботиться о ком-н.; беспокоиться о ком-н.’: Кажный о сябе зоблитца. Печ. Пыжово; Многа табе заботы: и сама делай, и а тех зоблись. Н-Рж. Извоз; Мачиха ня зоблилась гаразд аба мне. Оп. Дикушино; Аб етам поезде, ты не зоблись, поест твой астановицца. Вл. Курово. Есть и производные значения, например, ’стараться’: Так ана мне фсё зоблицца прислать то сахарку, то ишшо чаво. Палк. Марково; ’собираться куда-н.’: Я прихажу к ёй, а ена никуды и не зоблицца. Дн. Луко-

мо Слово распространено преимущественно в северных и центральных районах Псковской области. В отмеченном основном значении ’заботиться, беспокоиться’ глагол известен и в ряде северных областей (Новг., Твер., Олон., Влад, и др. СРНГ, XI).

Галиться. Слово представлено в реплике диалога: Ты стоишь, галишься, как байбак (247). Значение его определено в Разговорнике как ’глазеть’. В современных псковских говорах именно в этом значении отмечен глагол действительного залога галить в сочетании со словом глаза: Цаво ты глазы галиш? Оп. Малые Рогатки. Возвратный глагол галиться известен в производных оттенках значения: ’заглядываться, засматриваться’ — Женатый, а фсё галицца на девак. Сош. Шатуново; Ну и картошка была, фее галились. Слан. Куклина Гора; ’смотреть с завистью’ — Люди такие есь, што Галились* на чужое багацтва, на нажытае. Пуст. Станки. По данным СРНГ слово в таких значениях известно в ряде областей, преимущественно северных (Пск., Новг., Петерб., Олон., Арх., Тверск., Яросл., Нижегор., Казан., Орл. СРНГ, VI). Оно известно и белорусскому языку: га- лицьца ’с алчностью желать, стремиться к чему’ (Носович).

Бредить. Слово отмечено в диалогах: Что ты бредишь? (258). Английский эквивалент, приведенный издателями, означает ’говорить бессвязно, бредить’ и ’говорить восторженно’, но он, вероятно, неточно отражает семантику глагола в речи псковичей. ПОС дает следующие значения: ’видеть во сне’, ’говорить во сне’, ’говорить вздор, болтать’ с оттенком ’врать, выдумывать’ (II, 163). Последнее значение представлено наибольшим количеством примеров: Бредиш (’болтаешь’), што к носу прибрядё, а сама ня знаиш ничова. Дн. Щиленка; Бредиш (’врешь'), малец! Такова ни бывае! Н-Рж. Дубровы. Это значение известно в русских говорах Вологодской, Орловской и Рязанской областей (СРНГ, III), и именно оно отмечено в украинском, белорусском и польском языках (Фасмер, I, 210). Деловые памятники XVI—XVII вв. отметили глагол бредить в значении ’говорить что-л. нелепое, бессмысленное’; «И он де, Пиминъ, за те ево пустошные речи въ то время и бранилъ, что де, мужикъ. напился пьянъ, без ума бредишь». Суб. Мат. III, 32, XVII в. (СлРЯ XI— XVII вв., I, 329—330). Вероятно, в Разговорнике скорее отразилось значение, употребительное в разговорной речи псковичей.

Хломостить ’говорить чепуху, болтать’. Глагол отмечен в диа

* По техническим причинам звонкий щелевой заднеязычный согласный обозначается заглавной буквой Г.

логе: Что ты хломостишь? Будь тихо да не хломости (245) и в списке, глаголов (172).

Группа слов с такой основой, преимущественно глаголов, отмечена в Псковской, Новгородской и Тверской губерниях Опытом и Дополнением к Опыту: хломать ’стучать’, хломнуть ’однокр. гл. хломать’ (Опыт); хламать(ся) ’стучать(ся)’, хламоз- дать и хламызгать, хламыздать ’то же что хламать’, хламыз- даться ’качаясь на чем-л., издавать стук’, хлбматься ’стучаться’, хломза ’кто стучит, хлопает’, хломонуть ’сильно ударить’, хломы- хать ’стучать, хлопать’, среди этих слов есть и интересующий нас глагол хламостить ’врать, пустословить’ Пск., Твер. Там же отмечен глагол хлбмзить ’врать’ Пск., Твер. (Дополнение). Фас- мер, приводя все эти слова, признает основу хлам-, хлом- звукоподражательной по происхождению (IV, 241). Обращает на себя внимание и разнообразие суффиксального оформления основы, что может быть связано с экспрессивностью указанных слов.

В современных псковских говорах широко употребляется основа хлом- и ее вариант хломот- (с суффиксом -от-), представленные в глаголах и именах. Наличный материал позволяет дать более полную семантическую характеристику слов с этой основой. Хломать ’стучать’: Юра никак ужэ бросил хломать, да ня слышна, штобы стукал. Остр. Пашкове; ’стучать ногами при ходьбе, топать’: Што ты на насках-та ходиш, аль хломать громко баишея? Аш. Трубецкое; ’обрабатывать (ударами) стебли льна в мялке’: Лен мять вручную, так называли хломать. Ляд. Марьинское; хломнуть ’произвести шум, стукнуть’: Как где хто хломнить, думаю — паштальон. Остр. Кайново; ’ударить’: В лоп яво хломну. Печ. Печки; ’об ударе грома’: Граза как хломне: спалохала миня. Там же; хлбматься ’стучать, хлопать’: Ф том памяшшении часта хломаюцца двери, пчёлы ня любют. Остр. Дубовик; хломотать ’шумно ходить’: Я хажу да хламачу, ани (пчелы) пакой любят. Гд. Кануновщина; ’бурно волноваться (об озере)’: Падара бывает, как озера шумит и хламочит. ЭССР, Нина; похломатывать ’постукивать’: Я чуствовал: пахламатывал хто-та, хломнет, хломнет, а никова нет. Гд. Ветвеник.

Из основного значения ’стучать’ в словосочетании хломать языком развилось переносное значение ’болтать’: Вот болтуша какая! Так гаварят, каторый языком многа хломает. Палк. Гороховище; Чиста халтамень ета Нинка, хломнит сваим языком благим (сболтнет’). Порх. Гвоздно (ср. продуктивную в псковских говорах фразеологическую модель бить, болтать, брязгать, звякать, ласкотать и т. д. языком с тем же значением. ПОС, II,

17). В дальнейшем слово язык опускалось, и хломать, хломотать стало обозначать ’говорить чепуху, болтать': Ана хломаит, хло- маит, а патом атпираицца. Порх. Гвоздно; Другой хламоцет, балтае, балтае. У-у, гаваря, хламаток! Остр. Ереминцы.

Таким образом, слово, внесенное Т. Фенне в Разговорник, принадлежит к большой группе родственных слов, отмеченных в псковских, а также тверских и новгородских говорах. Диалектные материалы показывают и пути развития значения, представленного в Разговорнике.

Хрепать 'кашлять'. Глагол помещен в таблицу глаголов в 3 л. ед. ч. наст. вр. хреплет (162). В псковских говорах слово употребляется в том же значении и той же форме: Хто куря, то ц хрепля. Оп. Лотовицы; Вона как хреплет, прастудился. Стр. Страшево. Оно распространено в ряде северных и центральных районов Псковской области. Даль характеризует его как северное: хрепать, сев. 'хрипеть, кашлять' (IV, 565). В украинском языке отмечено хрипоти 'катар бронхов' (Гринченко, IV), которое может быть близкой параллелью к нашему слову.

Остановимся на некоторых словах, которые лишь спорадически встречаются в современной разговорной речи Псковщины.

Ворохнуться 'шевельнуться': Страх ёво изымало от меня, он не смее передо мною ни в(о)рохнуться (226, также 169). В псковских говорах отмечены отдельные случаи употребления глаголов ворохнуть 'двинуть, шевельнуть’ и ворохнуться ’шевельнуться, повернуться’: Тятя-то мой парализованый лежал, ни рукой, ни ногой не ворохнёт. Дн. Крутец; Дажэ не магу варахнуц- ца. Дед. Кипино; Плакала я, на вазу ляжу ни варахнуфши. Остр. Троицкие. За пределами Псковской области в указанном значении глагол отмечен в Смоленской, Тульской областях (СРНГ, У), а также в белорусском и украинском^языках: воро- хацьца, ворохнуцьца ’ворочаться, шевелиться’ (Носович), ворух- нути, ворухнутися 'шевельнуть, шевельнуться’ (Гринченко, I) .

Слюбить, слюбовать. Эти глаголы с общей основой встретились в репликах диалогов, значения их представляют две ступени в развитии семантики основы.

Слюбовать: Здесь лежи мой товар в дву кучах; слюбуй [’выбери, предпочти (то, что понравилось)’] одну кучу, которую ты хочешь, да котору(ю) ты слюбуешь, я тебе ту припроважу (407). Слюбить: Еще я ёму тово товару не слюбил (’обещал’) на ту цену продать, не изойде мне так продать, как он мне давал (373).

В псковских говорах находим глаголы слюбить, слюбиться, но только в значении ’полюбить (друг друга)’; ближе к контек- 14

!сту из Разговорника значения слов слюбное 'то, что понравилось’ и слюбность ’доброта, приветливость’, отмеченных по одному разу в КПОС: Бывала ходят па рынку — нет ницего слюб- нава. Дед. Плещевка; Иной и харошый челавек, а нет в нем слюбнасти ни ф чем. Там же. В Дополнении к Опыту приведено еще слюбно ’приятно, по любви’ (Псков., Твер.). Эти параллели подтверждают значение глагола слюбовать в контексте из Разговорника. Значение глагола слюбить в деловой речи средневекового Пскова отошло от рассмотренного значения основы и стало означать ’обещать, сговориться’. Первый случай его употребления находим в Псковской судной грамоте: «ст. 118. А корову купить за слюблено.» Через полтора столетия глагол в этом же значении еще употреблялся на псковском рынке и нашел отражение в речах торговых людей, которые записал Т. Фенне. В этом значении глагол слюбити, а также слюбовати ’обещать’, существительное слюб ’договор’ были известны в XV — нач. XVI веков не только в Пскове, но и в деловом языке Западной Руси (ср. Срезневский, III).

Следующую группу примеров составляют такие слова Разговорника, которым не найдено прямых соответствий в псковских говорах, но, вместе с тем, возможно предположить известность данных слов на Псковщине в прошлом и настоящем, так как в псковских говорах отмечены другие слова с той же основой и близким значением.

Рудиться, срудиться ’пачкаться, грязниться’: Покрой товар да-ть не рудится; Коли товар срудился, ино люди к нёму не ид(у) (350). В некоторых районах Псковской области известен глагол зарудёть ’стать грязным’: Ат грязи зарудефшы, в байню ахота. Пуст. Андрейково (также Оп., Остр., Беж.); ’загореть’: На сонцы зарудея, бывая, чорный как негр. Дн. Щиленйа. В СРНГ находим следующие глаголы с общим значением ’стать черным от копоти или грязи’: зарудать, Костр., зарудаться. Яросл., заруденёть, Смол., Моск-, зарудйть, Арх., зарудйться. Арх., Волог., Ненецк., заруднёться, Куйбыш. (11, 8—9). Корне! вое слово руда и его производные известны ряду русских говой ров. Даль приводит руда: арх., смл. ’замаранное пятно, грязьл чернота, особ, на теле, одежде, белье’; твр. ’сажа’; рудить чт® арх., ряз. ’марать, мазать, грязнить, чернить, пятнать, особ. саУ жей, черной пылью’ (IV, 108). В белорусском языке руда ’грязь, нечистота на теле’; рудный ’черный, грязный’ (Носович). Итак, слово руда в значении ’грязь’ и его производные достаточно широко известны русским и белорусским говорам, в псковских же 15

говорах по данным КПОС сохранился лишь приставочный глагол от рассмотренной основы.

Гамить ’кричать’ (171). В отношении этого слова повторяется положение, только что рассмотренное. Псковские говоры дают только примеры употребления однократного глагола гамнуть в значении ’назвать’: Ты гамни какое-нибудь имя. Остр. Гривы; ’нагрубить’: Яна не как другая, яна гамне, ниласкава гаварит. Палк. Самохвалово; ’залаять’: Друга собака гамнит, а эта собака не гамнула, а сразу кусила. Гд. Подборовье. Все приведенные значения являются производными по отношению к основному ’кричать, громко разговаривать; галдеть, шуметь (обычно о многих)', в котором глагол гамйть распространен во многих областях России (Арх., Новг., Костр., Моск., Ряз., Курск., Тамб., Симб., Нижегор., Казан., Яросл., Волог., Ср. Урал и др. СРНГ, VI).Юдпако по данным КПОС это основное значение в настоящее время в псковских говорах отсутствует.

Нямниты Слово приведено только в списке глаголов; английское толкование позволяет так определить его значение: ’лепетать; бормотать; болтать’; 'кудахтать, гоготать’. В псковских говорах записан однократный глагол нямнуть с близким значением 'мяукнуть': Кот ласкавый, если тольки торниш ёво на зень, так нямне и пойде. Гд. Подборовье. О распространении этого глагола в других говорах пока данных нет.

Отгануть 'угадать, отгадать’. Глагол отмечен сначала в списке глаголов, но услышан и записан неточно: отгонить (167), а затем встретился в реплике диалога: Я отгону — тому немчику ехать в Ругодиву (202). В псковских говорах это слово, очевидно, ух<е забыто, хотя сто лет назад в Псковских губернских ведомостях была напечатана загадка, в которой этот глагол еще употреблялся: «.кто—сто отганет, тому—сто всё» (1865, № 4). По данным Даля этот глагол в том же значении употреблялся в рязанских н смоленских говорах (III, 718). В белорусском отгануть отмечено, только в песне: твой сон отгану (Носович). Слово противоположного значения загануть в современных псковских говорах еще встречается: Вот я загану — отгадай! Порх. Вир. Ио данным СРНГ глагол загануть загадать' употребляется во многих областях России (IX).

В заключение рассмотрим группу слов и отдельных значений многозначных слов, которые в современных псковских говорах, очевидно, не употребляются, так как не представлены в КПОС, но известны другим русским говорам.

Бачить. Слово приведено в списке глаголов в значении

’смотреть, видеть’ (168) и употреблено в диалоге: Я бачу, ты не хочешь мне добро доспеть (222), где значение его уточняется: ’понимаю, чувствую’. В современных псковских говорах этот глагол известен только в значении ’говорить’ (Порх., Кар., Н-Рж., Себ., см. ПОС, 1). Представленное в Разговорнике значение ’смотреть, видеть’ распространено в южных, юго-восточных и юго-западных областях России (Курск., Орл., Самар., Смол., Брянск, и др. СРНГ, И). Выделенный нами оттенок ’понимать, чувствовать’ отражен в одном из примеров, приведенных в Словаре брянских говоров под значением ’воспринимать, видеть’: Я бачу ина тибе ндравицца (36). Бачить известно белорусскому и украинскому языкам: бачиць ’видеть’ (Носович), бачити ’видеть’, ’думать, полагать’ Угор. (Гринченко, 1).

Жить ’совершаться, случаться’: Тому товару торг не однаке живе иногды дешево, иногды дорого (401). В псковских говорах глагол жить известен в ряде значений, но отмеченного в Разговорнике значения среди них нет. По данным СРНГ это значение представлено в севернорусских говорах (Помор., Арх., Олон.), а также в некоторых южнорусских (Ворон., Ставроп.) (IX).

Долговать ’настойчиво требовать уплаты долга’ (165). Глагол зарегистрирован в архангельских говорах в близком значении ’быть должным, брать в долг’ (СРНГ, VIII).

Жупеть. Слово приведено в списке глаголов в значении ’чирикать, щебетать’ (168). В архангельских и олонецких говорах слово отмечено в значении ’петь (о птицах)’, но только в фольклоре (СРНГ, IX). В диалогах Разговорника глагол встретился снова, но уже в значении ’болтать’: О чем ты со мной не шу- пишь? Издатели указывают, что в рукописи форма шупиш сопровождена жупис (212). Очевидно, это одно и то же слово, однако значение ’болтать’ у него не отмечено в известных нам источниках, хотя и есть указание, что близ Вытегры жупеть значит ’ворчать, тихо говорить’, а в олонецких говорах ’шуметь’⁵, следовательно, обозначение человеческой речи этим глаголом не является в Разговорнике окказиональным.

Два слова в доступных нам собраниях древнерусской и диалектной лексики не обнаружены. Это глаголы вадавить ’клеветать’ (168, 215) и майчиться ’шуршать, шелестеть’ (47$)./

Рассмотрение группы диалектных глаголов, представленных в Разговорнике, показало, что ряд слов (пахать, окрутить, рас

⁵ Словарь русского языка, составленный 2-м отделением АН. Т. П. СПб., 1907, стлб. 612.

крутить, хломостить, зобаться и др.) несомненно принадлежал разговорной речи Пскова и его области.

Как показывают сопоставления с источниками XVI—XVII вв., эти слова являлись диалектизмами в XVI—XVII вв. и сохранили свою территориальную ограниченность в XIX—XX вв. Как в прошлом, так и в настоящем эти глаголы активно употреблялись и употребляются в народной речи.

В отношении другой части слов (ворохнуться, слюбить, рулиться, гаМить и др.) собранный и описанный языковой материал позволяет высказать предположение, что эти слова, известные разговорной речи Пскова XVI—XVII вв. и потому внесенные в Разговорник, в настоящее время перестали активно употребляться в псковских говорах, встречаются лишь изредка или обнаруживают себя в некоторых производных. Об их былом распространении может свидетельствовать наличие этих слов в источниках XIX—XX вв., отразивших диалектную речь областей, смежных с Псковской областью.

Наконец, несколько диалектных слов, отмеченных в Разговорнике (бачить, долговать, жупеть), не обнаружено в КПОС. Это обстоятельство может иметь двоякое объяснение: оно может свидетельствовать (как и слова предшествующей группы) об утрате некоторых элементов словаря народных говоров на протяжении периода XVI—XX вв.; но может быть и другое объяснение—эти слова и в XVI—XVII вв., как и в настоящее время, не были свойственны псковским говорам и представляли собой диалектные элементы, занесенные в разговорную речь псковского торга купцами из других областей Руси XVI—XVII вв.

В целом весь описанный материал свидетельствует, с одной стороны, об устойчивости, с другой — о развитии словарного состава псковских говоров в их истории.

Рассмотренная в статье диалектная лексика имеет в XIX — XX вв. следующие ареалы: слова торкать, окрутить, раскрутить, зобаться (зоблиться), хломостить, хрепать распространены в северных и северо-западных говорах; слова ворохнуться, слюбить, отгануть, бачить являются словами южными или юго-западными; несколько слов (галиться, бредить, гамить) известны и на севере и на юге. Эти данные подтверждают переходный характер псковских говоров в XIX—XX вв.

Как ни подвижны были в истории говоров границы распространения слов, возможно предположить, что и в начале XVII в. лексика псковских говоров содержала слова как с северными, так и с южными и юго-западными ареалами.

В. В. МЮРКХЕПН

О ЛЕКСИКЕ С НЕПОЛНОГЛАСИЕМ В «РАЗГОВОРНИКЕ» ТОННИСА ФЕННЕ

До настоящего времени остается далеко неисследованным объем и состав старославянизмов, характер их взаимоотношений с восточнославянскими элементами в живой народной речи городского населения различных эпох и территорий. В этой связи определенный интерес представляет памятник, отражающий разговорную речь Пскова первого десятилетия XVII в.¹ В памятнике обнаруживается целый ряд лексических славянизмов, в том числе и слов с неполногласием. Известно, что старославянская лексика начала проникать в народную речь через «книжных людей» еще в древнейшую эпоху.^{1 2} Кроме того, в речь как городского населения, так и крестьян славянизмы могли попадать непосредственно при обучении грамоте по церковнославянским книгам, через церковное богослужение, от людей, обслуживающих церковный быт, и пр.³ Подмечено, что в устную речь в основном попадали те славянизмы, которые наиболее часто встречались в церковнославянской письменности. Постоянное повторение одних и тех же слов при чтении богослужебных книг способствовало закреплению известного круга славянизмов в живой народной речи.⁴ Ассимиляция церковнославянской лексики в народном языке была качественно иной, чем в книжно-письменном.⁵

В нашей статье рассматриваются семантические и функционально-стилистические свойства неполногласных лексем в сопоставлении с полногласными образованиями в Разговорнике. Материал позволяет в одних случаях анализировать целые морфосемантические гнезда, в других — сопоставить отдельные пары слов с полногласием и неполногласием. В памятнике представ

¹ См. сноску № 2 на с. 9.

² Булаховский Л. А. Курс русского литературного языка, т. П. Киев, 1953, с. 42—43; Филин Ф. П. Лексика русского литературного языка древнекиевской эпохи. Л., 1949, с. 173; Его же. Образование языка восточных славян. М.—Л., 1962, с. 241.

з Порохова О. Г. О лексике с неполногласием и полногласием в русских народных говорах, ч. II. Слова с корнями град- и город-. — Вопросы изучения лексики русских народных говоров. Л., 1972, с. 15—16.

⁴ Улуханов И. С. О языке древней Руси. М., 1972, с. 67, 70.

3 Попов А. И. Некоторые вопросы и задачи исследования лексики русских говоров. — Лексика русских народных говоров. М.—Л., 1966, с, 7—8; Яку- бинский Л. П. История древнерусского языка. М., 1953, с. 113—118.

лены слова с 15 неполногласными корнями и одним префиксом: благ-, брак-, влад-, враг-, врат-, врем-, глав-, град-, драг-, древ-, плат-, прах-, пре-, прежд-, слад-, храбр-. Большинство соотносительных полногласных морфем входит в состав многочисленных образований. Лишь производные с благ-, враг-, храбр- не имеют соответствующих полногласных параллелей.

Как правило, слова с соотносительными полногласными и неполногласными морфемами противопоставляются, частично или полностью, в функционально-стилистическом, семантическом или словообразовательном плане, что говорит о значительной степени адаптации старославянизмов в живой народной речи ко времени написания памятника.

Примером частичной дифференциации значений могут служить образования с корнями град- и город-. В значении ’населенный пункт, город’ они совпадают: Чтобы вы то велели с вашего граду печатью запечатывати (267) — Во многих городах яз бывал (215); Купчины свой товар на порубежной город. везут (415); Таков город, таков обычай (476). Г рад — выступает в составе топонима и его производных: Я приехал (и)з Новаграда (274, 238); рубль новаградской, гривен новаградской (120). В словаре Ричарда Джемса находим Колмоград, но новогородски (копейка).⁶ Корень город — лежит в основе целого ряда образований с конкретно-вещественными и отвлеченным значениями: огородник (53); огорода ’ограда, забор’ (?) (95); городец вид мачты’ (106)⁷, огорожать ’ограждать’; Привяжи конь возле огорода (487) — Человек.свое (!) душа от греха огорожает (256).

Врат-/ворот-. Производное от врат- употреблено в конкретном «физическом» смысле: Я. в сю ночь больше десятьюжда обратился (193). Слова с ворот- встречаются в глаголах с прямым и переносными значениями: Воротись пожалуй, полно ты меня проводил (226); Яз хотел товар от тебе купить, да люди меня роздоротили отговорили’ (341); Как. изворочусь, яз тебе заплачу ’выйду из затруднительного положения’ (325); Не могу твоего обычая переворотить (220); Очём ты моего (!) слово переворачиваешь? (327).

Наиболее последовательна дифференциация значений в парах бран-/борон-, плат-/полот-, слад-/солод-. Слова с корнем

⁶ Ларин Б. А. Русско-английский словарь-дневник Ричарда Джемса 1618—1619. Изд. ЛГУ, 1959, с. 150, 147.

7 В затруднительных случаях семантика анализируемых слов устанавливалась через нижненемецкие параллели или английский перевод.

ёран- отмечены 6 Двух значениях: 1) 'браниться, препираться' — Не перечи/бранись со мной (208); Я тебе вперёд скажу, добро мы опосле не бранимся (314)⁸; 2) ’оспаривать, тягаться,’ ’спор, тяжба’ — Зачерни запись, что нам в иное веремя о том не надобь браниться (442); Напиши мне прямо да не опишись, добро брань промежи нас не будет (278, 343). Слова с борон — употреблены в значении ’защищать(ся)’ и ’отказывать, препятствовать’: Ставь Бог на помочь; я тебе не бороню (224); Не надобь мне обороняться, Бог мне оборонит да правда (230); Оборони себе от его (230); Не борони ты мне того, чёго яз от тебя прошу (208).

Плат-/полот-: платно ’одежда’ — Твои платна — наперёду добро да назад худо (217), плат ’платок’ (91); полотно ’ткань’— Розверти постав полотна (405).

Слад-/солод-: сластный, слажен сладкий па вкус’ — сластно коренье (124), Голод доспе(е)т сырой боб слажен (482); в переносном значении — Нынеча тебе. горько, да опосле тебе будет слас(т)но (257); солод отмечен в современном значении ’солод’ (64).

Употребление неполногласной или полногласной лексемы может быть обусловлено характером текста, т. е. функционально-стилистическими причинами. В пересказе библейского текста зафиксировано слово глава в предметном значении: Человек, смотри, у змеи главы, а змея, смотри пяты (501). В бытовых ситуациях— голова: Полезь вон да не росшиби голова (213); Бог дал поздорову — голова жива (274); в терминологическом значении ’класть, располагать товар определенным образом’ — голова на голова (439).

В паре древо/дерево четкость функционально-стилистического противопоставления нарушается тем, что в границах одной фразы (также в пересказе библейского текста) употребляются обе лексемы: Бог дал Адаму и Евге закон свой да заповедал: от всих дерев едите, а от единого древа не кусите (497). Полногласная форма позволила избежать повтора одного и того же слова. Этот прием использовался авторами XV—XVII вв.⁹ В других случаях слово дерево в вещественном значении— То дерево

8 Бранить в этом же значении зафиксировано в словаре Ричарда Джемса, с. 94; брань ’ссора, ругание, поношение словами’ — в Словаре Академии Российской 1789 г., ч. I, с. 318.

9 Улуханов И. С. Славянизмы и народно-разговорная лексика в памятниках древнерусского языка XV—XVII вв. — Вопросы словообразования и лексикологии древнерусского языка. М.» 1974, с. 120.

криво (204); Без ветёр (!) дерево не шуми (479), в загадке (485).

Образования с корнями драг- и влад- отличаются от слов с дорог- и волод- стилистической тональностью и оттенками семантики. Сема ’иметь в пользовании, собственности’ ярче выступает в словах с волод-, хотя неполногласные формы с этим же значением известны в деловой письменности XIV—XV вв.^{10 11}

Слова прежде и время, которые исследователи относят к наиболее ранним изустным старославянским заимствованиям", в Разговорнике представлены в единичных случаях, а слово прежде и стилистически ограниченно. Ср.: Единороднаго, иже от отца рожденнаго, прежде всех векъ (507)—Ты переже сёго здесь не бывал (2S0). Слово время выступает лишь с общим значением времени вообще (158), тогда как веремя — в конкретных значениях ’отрезок времени’, ’указанное время’, ’пора': При моём веремени то не было (238) ; Досыть нынеча; на ино веремя опять (228); Поди борзе, веремя обедать (221). В СлРЯ XI—XVII вв. указанные значения для слова веремя ограничиваются XI— XIII вв. В ПЛ I и в словаре Ричарда Джемса отмечается лишь форма время.¹²

Из соотношений парности выпадают лексемы вражда, храбрый и слова с корнем благ-, которые ко времени написания памятника, видимо, не имели «конкурентов». Благословить и благой ’плохой’ — о человеке или предмете: Вроде благой/упирь (225), Твой товар омазной/благой (336).

В ряде случаев встречаются русизмы вместо широко известных к тому времени слов с неполногласием" оболока ’облака’ (31); поломя ’пламя’ (102); терезв ’трезв’ (209), натверезве (443).

Проанализированный материал не обнаруживает строгой закрепленности абстрактных понятий за неполногласными лексемами и предметно-конкретных — за полногласными. Это, по-ви- димому, объясняется значительной степенью адаптации рассмотренных старославянских по происхождению лексем в живом на

¹⁰ Шахматов А. А. Исследования о двинских грамотах XV в., ч. 1 и 2. — Изв. ОРЯС. СПб., 1903, с. 125; Срезневский, 1, 269—270.

¹¹ Якубинский Л. П. Поучение Владимира Мономаха как памятник древнерусского языка. — Учен. зап. ЛГУ. Серия филол. н., 1949, в. 14, с. II.

12 Максимов В. И. О лексике со старославянскими и восточнославянскими фонетическими признаками. — Учен. зап. Псковск. ПИ, в. VII, 1961, с. 39; Ларин Б. А. Указ, соч., с. 82.

родном языке. Кроме того, ко времени написания памятника церковнославянский и русский языки не были «разделены непроходимым барьером в языковом сознании» и находились в «постоянном взаимодействии» ¹³ (что особенно наглядно можно наблюдать в пересказах церковнославянских текстов).

Н. А. МЕЩЕРСКИЙ

К ВОПРОСУ ОБ ИСТОЧНИКАХ НАЧАЛЬНОЙ ЧАСТИ ПЕРВОЙ ПСКОВСКОЙ ЛЕТОПИСИ

Обычно древнерусские летописные своды предваряются в изложении событий собственно русских краткими напоминаниями об основных моментах предшествующей мировой истории, «от создания миру». Так, для «Повести временных лет» и всех зависимых от нее позднейших летописных сводов характерно начало повествования от «Вавилонского смешения языков» и расселения этих последних по лицу земли. В летописях отмечаются и другие начальные моменты истории, призванные служить точкой отсчета времени. Для Первой Новгородской летописи (младшего извода) таким начальным моментом оказывается правление византийского императора Михаила III, с которым традиционно связывается деятельность первых просветителей славянства, Константина и Мефодия, а также первое упоминание о возникновении государства Рюриковичей.

В отличие от названных, ПЛ I (по Тихановскому списку) начинает свой рассказ с семи «дней творения», в соответствии с ветхозаветной книгой «Бытия». Особо выделяется при этом четвертый день творения, в который были созданы небесные светила: солнце, луна и звезды, благодаря чему возникает возможность установления календаря и отсчета событий во времени. Этот же четвертый день творения (среда) трактуется и как день отпадения от бога главы десятого «чина ангельского» — Сата- наила, а затем и низвержения его и последовавших за ним ангелов с небесных «кругов» в преисподнюю.

Сходнее хронографическое введение встречается в различных летописных сводах XV—XVI вв. Так, близкие по содержанию и стилю повествования находятся и в Летописи Авраамки, и в Рогожском Летописце. В первом из этих памятников сходст

¹³ Успенский Б. А. К вопросу о семантических взаимоотношениях системно противопоставленных славянских и русских форм в истории русского языка.— Проблемы исторической лексикологии и лексикографии. Тезисы докладов конференции, в. I. М., 1976, с. 45.

во между рассказами не представляется близким, совпадают они лишь в общих чертах. Рогожский же Летописец содержит более близкое изложение рассказов «Бытия», близкое и по языку. В Рогожском Летописце находим указание и на источник, к которому восходит хронографическое повествование: «Отъ шесто- деньпика пръвобытия летописець».¹ Наименование источника позволяет отнести его к различным произведениям древнеславянской традиционной письменности: это и «Шестоднев» Василия Великого, хорошо представленный древнейшими переводами, это и соименное произведение древнеболгарской литературы — «Шестоднев» Иоанна Экзарха. По-видимому, именно последнее имел в виду составитель летописного свода XV в.

В задачу настоящей заметки входит комментирование ряда малопонятных мест текста ПЛ 1, а затем попытка установить круг апокрифических произведений, к которым принадлежал и непосредственный источник того летописного свода, который лежал в основе как ПЛ 1, так и Рогожского Летописца.

Прежде всего остановим внимание на отрывке текста летописи, представляющемся наименее понятным: «. первой луны 4 день марта месяца в 23 иже круга солнечна го 2 иаречеся, еже и лето в верхнемъ гбежи 3-яго перста месяца час 4.» Толкуемое место, как, впрочем, и весь контекст его, насыщено византийско-древнерусской пасхалической терминологией, использовавшейся книжниками как для определения дня пасхи, так и для □стальных хронологических вычислений.

Остановимся на слове г(ъ)бежь в выражении «в верхнемъ гбежи третъяго перста». Существительное гъбежь толкуется у Срезневского (1, 611) как ’сгиб, состав, flexus’. Иллюстрируется это слово речениями из памятников не моложе XIII в-: «Части телу гъбежми и уды утвержены»^{1 2}; «Простая та вода на вапное преложение устройся, и гбежи и съставы имуща на плащаница»³. Этимология и морфемный состав слова гъбежь сомнений не вызывает: это, несомненно, образование от глагольного корня гъб- (др.-русск. гънути — гъбнути, ср. Фасмер, 1, 422).

При истолковании более широкого контекста летописи мы должны обратиться к наглядным пособиям, применявшимся

¹ Летописец Рогожский. — ПСРЛ, т. XV, в. 1. Пг., 1922, с. 3.

² Вопросы и ответы св. Сильвестра и преп. Антония по списку 1512 г. Моск, синод, библ. № 129. См.: Оп(исание рукописей М. син. библ.) П, 2, с. 142—155.

³ «Книг(а) нарицаемая изборникъ и о многъ оць толкованы». Рукопись XIII в. — См.: Лавровский П. А. Описание семи рукописей Имп. публичной библиотеки. Чтения Общ. древн. 1858 г., ч. IV.

в древней Руси для вычисления дня пасхи и других пасхаличе- ских данных. Одним из подобных пособий, наглядных таблиц, служилатак называемая «Рука Дамаскинова^» — рисунок руки с графическими делениями, на которые были нанесены буквенные знаки цифр, служившие для указания на даты «солнечного круга» (цикла из 28 лет) и так называемого «Въ руце лето». Такую таблицу находим, например, в старопечатном издании «Псалтири с восследованием» (М., 1652) на л. 559. Обратившись к названной таблице, убеждаемся в том, что действительно «лето второе» находится в верхнем сгибе третьего перста. Таким образом мы можем установить, что «списатель» этой части ПЛ I (вернее, ее общего с Рогожским Летописцем архетипа) имел перед собою рисунок «Дамаскиновой руки», на данные которого и сослался в своем рассказе как на источник общеизвестный.

Это свидетельствует о том, что около середины XV в. у русских книжников, работавших в Пскове, а также в Смоленске и в Твери, поскольку именно с названными городами связано создание того цикла хронографических произведений, где широко используются данные пасхалии, знакомство с пасхалическими вычислениями было достаточно распространено. Подтверждает такое знакомство и рукописная традиция: в рукописи ГПБ п. 1, 73 XIV в. на лл. 394—395 мы видим подобные таблицы.

В свете данных того же рисунка «Дамаскиновой руки» становится понятным и дальнейшее место ПЛ 1: «7-ю днию обходит кругъ солнечный 28 летъ всю 7000 летъ». Это тоже наглядно представлено в такой таблице, где слева от «руки» начертаны числа, обозначающие 7 тысячелетий.

Но если в двух приведенных местах ПЛ I их пониманию способствует простое обращение к наглядному пособию, то текст, предшествующий второму из истолкованных мест, может быть правильно понят лишь при сличении ПЛ 1 с аналогичным разделом Рогожского Летописца. В ПЛ 1 мы читаем: «И бысть Адамъ в рай седмь летъ, да того ради имать неделя 7 дней, образует житие человече, та бо седмь дней противу семи летъ». Такое исчисление срока пребывания Адама в раю необычно, уникально в древнерусской книжности и противоречит обычным богословским представлениям. По-видимому, это характерно лишь для ПЛ. Уточнить историю текста позволяет сопоставление с Рогожским Летописцем. Там мы находим: «И бысть Адамъ въ рай 7 днии противу 7000 летъ, и постави же Богъ противу 7000 летъ 7 днии, и обьходитъ кругъ солнечный за 28 летъ и за всю

7000 летъ, а осмои тысущи несть конца, еже есть осмыи день не мерцаа бесконечный, въ единъ день тъи есть».⁴

Текст Рогожского Летописца при сличении с ПЛ представляется первичным и более корректным. В ПЛ явная порча текста, возникшая в результате механического пропуска слов «днии противу 7000». Текст протографа, очевидно, ближе подходил к богословской концепции.

Что касается основной части рассматриваемого отрывка, то, кроме связи с пасхалическими данными, в ней обнаруживается и несомненная связь с произведениями апокрифического характера, входившими в «Палеи». В частности, особенного внимания заслуживает, на наш взгляд, отождествление четвертого дня творения, когда, согласно «Бытию», были созданы небесные светила, и дня низвержения с неба «разгордевшегося» Сатаны. Подобное же сближение обоих названных моментов обнаруживается, например, в «Толковой Палее», переписанной в Пскове в 1477 г.⁵ На лл. 18 об. — 19 мы находим и повествование о сотворении небесных светил, и, далее, под рубрикой «О Сатанаиле», рассказ о его отпадении от бога и о брани с ним архангела Михаила. Заметим кстати, что данная Палея, хотя и носит наименование «Толковой», примыкает к типу Палеи исторической, так как содержит хронографические данные и, в частности, на лл. 12—15 подробные расчеты лет по «кругу луны».

Более отдаленным источником как этих, так и других палей- ных сказаний, особенно после открытия рукописей Мертвого моря, могут быть признаны ветхозаветные апокрифические тексты, восходящие к творчеству иудейских сектантов, типа общины Кумрана, действовавших около начала нашей эры.⁶

В ряде наших работ показаны возможные исторические условия для установления связей между древнеславянской традиционной письменностью и древним Кумраном на материале апокрифических произведений Ветхого завета, в частности книги Еноха, «Откровения Авраама» и других.⁷ Материалы, ныне исследуемые, могут подтвердить, что такие культурно-исторические связи, зародившиеся еще в эпоху Киевской Руси, продолжа-

⁴ Летописец Рогожский. — ПСРЛ, т. XV. М., 1965, с. 3.

⁵ Толковая Палея 1477 г. Воспроизведение Синодальной рукописи № 210. В. 1. ОЛДП, т. ХСШ. СПб., 1892.

⁶ См. «Тексты Кумрана», в. 1. М., «Наука», 1971, с. 55—58.

⁷ Мещерский Н. А. К истории текста славянской книги Еноха. — Визан- тийский временник, т. 24. М., 1964; Его же. Ветхозаветные апокрифы в славяно-русской рукописной традиции. — В кн. «Методическое пособие по описанию славяно-русских рукописей». М., 1976.

Лй существовать и в позднейшие периоды развития древнерусской культуры, и не только на Юге, в Киеве, но и на Севере и на Северо-Западе Руси: в Новгороде, Твери, Смоленске и Пскове, где в эти века создавались летописные своды и хронографические повествования.

Псковское летописание изучено сравнительно мало. За последние десятилетия мы имели работы А. Н. Насонова.⁸ Совсем недавно появилась книга западногерманского историка Граб- мюллера (Висбаден, 1975). Однако в названных работах лишь бегло упоминается о хронографических частях Псковских летописных сводов. Думается, что и хронографические части летописей заслуживают не меньшего внимания, чем содержащиеся в них собственно русские известия.

Б. Л. БОГОРОДСКИЙ.

О РЕЧНОМ СУДОВОМ ТЕРМИНЕ БАРКА

Терминология речного транспорта изучена гораздо меньше, чем морская.^{* 1} Обилие внутренних водных путей содействовало непрерывному развитию судостроения, а вместе с тем и созданию системы терминов водного транспорта. Поражает разнообразие судовых названий. Здесь и узкоместные наименования (осиновка на Шеньге, Ваге Арх. обл.) и вошедшие в общелитературный оборот (судно, чёлн); новые (катамаран) и уходящие в глубокое прошлое (ладья, струг); русские (дощаник) и иноязычные (катер). С первого взгляда слово барка может показаться по происхождению русским: оно имеет много производных — барочка, барочный, барочник, полубарка; название успело получить повсеместное распространение и вышло за пределы профессионального употребления, отразившись во всех академических словарях, начиная с лексикона 1789 г Можно подумать, что барка — термин, давно известный в истории русской судоходной культуры. Ведь барки — суда самой грубой постройки: с полной отвесностью бортов, без подъема носовой и кор

⁸ Насонов А. Н. Из истории псковского летописания. — Исторические записки, т. 18. М., 1946; Его же. Псковские летописи. Исследование. М.—Л., 1941.

¹ Ценные материалы содержатся в дореволюционных трудах историков русского флота и в работах нашего времени: Шубин И. А. Волга и волжское пароходство. М., 1927; Воронин Н. Н. Средства и пути сообщения (в кн. «История культуры древней Руси», т. 1. М.—Л., 1951); Кузнецов В. П. Речные деревянные суда. Л., 1956; Арциховский А. В. Средства передвижения (в кн. «Очерки русской культуры XIII—XV вв.», ч. 1. М., 1969); и др.

мовой частей, с тупым носом и кормой. Это беспалубные сплавные суда. Спустившись вниз по течению, они шли обычно на слом. Но слово барка в русском языке появилось намного позже, чем, например, лодья или насад. Термина нет у Срезневского, название стало известным лишь в Московскую эпоху. По данным картотеки ДРС, составленной под руководством Б. А. Ларина, слово впервые встречается в Повести о Митяе конца XIV в. Содержание повести лаконично: архимандрит Михаил, прозвищем Митяй, возведенный на митрополичью кафедру, едет за утверждением к константинопольскому патриарху, но по дороге умирает: «И вложиша Митяя въ варку, еже есть въ меншее судно и привезоша его мертваго в Галату» (Рог. лет._t 440, XV b). Слово варка (с начальным в) имеется в Симеоновской, Никоновской летописях, но в Московском летописном своде конца XV в. в той же Повести о Митяе выступает уже барка. О слове варка Фасмер пишет, что оно «заимствовано через ср. — греч. barka из латин. Ьагса». Византийский вариант бытовал в восточной части Средиземноморского бассейна. Ср. тур. varka, varga, valka, алб. varke, болг. варка.² Барка — термин общесредиземноморский: ит., исп. и порт. Ьагса, фр. barque. Ср. также с.-х. barka. Латин. Ьагса (из barica) восходит к греч. baris ’египетское судно, лодка’. Слово по происхождению египетское³. От египтян слово перешло к грекам.⁴

Непосредственный источник заимствования в русский язык слова барка определяется различно: то из нем. Вагке⁵, то как фр. barque⁶, то из ит. Ьагса (Сл. Ушакова). Мы не нашли термина в языке новгородских, памятников, кроме как в той же Повести о Митяе, вошедшей в состав Новгородской IV летописи. Это заставляет отказаться от немецкого источника. Да и первичной зоной распространения не был северо-запад, а скорее бассейн верхней Волги и северо-восток. Невероятно утверждение о том, что слово заимствовано из французского. Термин вошел в русский язык скорее всего из итальянского. Это доказывается от

² Н. Kahane, A. Tietze. The lingua franca in the Levant. Urbana, 1958.

3 Petar Skok. Etimologijski rjeciiik hrvatskoga ili srpskoga jezika. Zagreb, 1971; C. Battisti, G. Alessio, Dizionario etimologico italiano. Firenze, 1950; A. Erman, H. Grapow. Worterbuch der Agyptischen Sprache, Bd. 1. Leipzig, 1926, S. 465.

⁴ Ернштедт П. В. Египетские заимствования в греческом языке. М.—Л., 1953, с. 97.

⁵ D. CiZevSkyj. Zeitschrift fiir slavische Philologie, В. 22, H. 2. Heidelberg, 1954, s. 335.

⁶ Словарь иностранных слов. М., 1937.

ражением слова в ранних памятниках, связанных с пребыванием русских в Италии. Кроме Повести о Митяе, слово встретилось в «Сказании неизвестного суздальца о Флорент. соборе 1439 г.»⁷, Дн. Толстого (340, 1697 г.) и др. источниках. Название применялось к итальянским судам. Вот почему еще в XVII в. это слово не было популярным, его приходилось толковать: Барка— лодья (Алф. 446, 33, XVII в.); Барка — корабль (Алф. 474, 51², XVII в.). Но уже в допетровское время термин оказался известным на Сухоне, Северной Двине, Волге: «Олексей Юрьев купил на Устюге 17000 белки и тое белку повез. к Архангельскому городу на барке своей» (Там. кн., 61, 1634 г.); «Барку от берегу оторвало водою» (Ав. Ж., 25, 1673 г.). Историки флота, в том числе и крупный знаток истории судоходства И. А. Шубин, утверждают, что барки первоначально строились на реках Гжати, Мологе, Сити, Шексне и Мете, позднее на Оке, Клязьме, Суре (сурские барки). Из Москвы термин был перенесен на сибирские реки: «А плаваютъ изъ Илимского уезду съ усть Куты реки до якуцкого. на кочахъ и на дощаниках и на баркахъ и на плотахъ человека по два по три на судне» (ДАИ, 403, 1675 г.). Широта и быстрота распространения термина объясняются тем, что речные пути в ту пору имели решающее значение для развития экономической жизни страны. К тому же барки отличались простотой постройки, а лесов по берегам рек стояло много.

В петровское время барки попадают в число «староманерных судов», т. е. таких, которые строились из бревен и досок с помощью топора без пилы (бытовал термин топорная барка), скреплялись скобами, давали течь и часто тонули. Слово много раз встречается в законодательных актах (ПСЗ, № 3689, 1720 г. и др.). Изменялись архитектоника и назначение судна, но термин оставался чрезвычайно устойчивым и все расширял свое употребление. Он стал отражаться в языке научных сочинений (Ломоносов) и путешествий (Крашенинников, Лепехин и др.), вошел в поэзию (Державин, Пушкин). Но гораздо чаще встречается в художественной прозе: «Немало увеселительным было для меня зрелищем Вышневолоцкой канал, наполненный барками.» (Радищев, Путешествие из Петербурга в Москву, гл. «Вышний Волочок»); «Волга протекала перед окнами, по ней шли нагруженные барки под натянутыми парусами» (Пушкин, Дубровский, гл. XIII); «Барка в глазах бурлаков и особенно сплавщика — живое существо, которое имеет, кроме досто-

⁷ Малинин В. Старец Елезарова монастыря Филофей и его послания. Киев, 1901, с. . 86.

инстб и недостатков, присущих всему живому, еще свои капризы, прихоти и шалости. Поэтому у бурлаков не принято говорить: «барка плывет», или «барка разбилась», а всегда говорят: «барка бежит», «барка убилась», «бежал на барке». По своей форме барка походит на громадную, 18 саж. длины и 4 саж. ширины, деревянную черепаху, у которой с носа и кормы, как деревянные руки, свешиваются громадные весла — бревна» (Мамин-Сибиряк. Бойцы, IX); «Выплывает из-за поворота пузатая рассевшаяся барка, доверху груженная лесом» (Серафимович. На реке, II). Где бы ни встречалось слово барка, оно подчеркивает реалистический характер описания: «Барка тихо покачивалась на игравшей воде, где-то поскрипывало дерево жалобным звуком, дождь мягко сыпал на палубу, и плескались волны о борта» (Горький, Челкаш, II).⁸

До Октябрьской революции барка была одним из самых распространенных судов в России. Но после издания в 1918 г. декрета о национализации флота наметился резкий поворот в жизни термина. Началась ликвидация многотипности судов речного транспорта. Перестали строить и барки. На передний план выдвинулась баржа, вместившая в свою конструкцию предшествующие достижения речного судостроения. Ушли в прошлое кустарные методы постройки частновладельческих судов. Открылись новые возможности широкого развития речного флота. Подверглась радикальной перестройке и терминология водного транспорта. Выходят из употребления наименования старых судов: беляны, мариинки, тихвинки. Однако не наступило еще время считать термин барка архаизмом. Барка остается живым словом и в литературном языке, и в говорах, в том числе в псковских: У нас фсё большы барки делали. Гд. Яктушино; Гнали барки па ваде, нагрузиш и гониш да Халма. Локн. Щелаки.

Подведем итоги. Египетский по происхождению, общесредиземноморский по употреблению, в XIV в. принесенный в Москву в двух вариантах: визант. варка и ит. барка, термин до середины XVII в. оставался малоизвестным. Но потом, особенно с петровского времени, барка стала общераспространенным судном: на верхней Волге, Сухоне и Северной Двине, в Сибири, на реках и каналах, доставлявших дрова, провиант, строительные материа

⁸ Слово барка имело и переносное значение. В Словаре Академии Российской 1789 г. под словом барка сообщается, что оно «в простонародном слоге употребляется вместо множества: У него барка денег». Ср. у Герцена в письме к Н. А. Захарьиной от 23 янв. 1838 г.: «Вчера получил из Вятки барку писем». Иное переосмысление слова у Блока в стихотворении <Барка жизни встала на большой мели» (ср. с метафорой телега жизни у Пушкина).

лы в Петербург. Широко представленный в законодательных актах XVIII в., термин все расширял свое употребление: отразился в языке научных сочинений, путешествий, художественной литературы, начиная с конца XVIII в. вплоть до нашего времени. После национализации флота открылся новый период постройки более совершенных деревянных судов и перестали строить барки. Однако ни один из современных словарей не называет слово барка устаревшим. Термин продолжает употребляться как в литературном языке, так и в народных говорах, в том числе и псковских. Вещь уходит из употребления, а слово остается живым.

Список сокращений:

Ав. Ж. — Житие протопопа Аввакума, им самим написанное. — РИБ, т. 39. Л., 1927. Алф. 474 — Книга глаголемая алфавит, содержащая в себе толкования иностранных речей. Ркп. БАН, Арх. д. № 474. Алф. 446 — Книга глаголемая гречески алфавит. Ркп. БАН, Арх. д. № 446. ДАИ — Дополнения к Актам историческим, т. VI. СПб., 1857. Дн. Толстого — Путешествие стольника П. А. Толстого 1697—1699 гг. — Русский архив, кн. 1, М., 1888. ПСЗ — Полное собрание законов Российской империи, т. VI. СПб., 1830. Рог. лет. — Рогожский летописец. — Тверской сборник. М., 1965. Там. кн. — Таможенные книги Московского государства XVII в., т. 1. М.—Л., 1950.

А. И. КОРНЕВ

РЕЛИКТЫ ДРЕВНЕЙ ИСТОРИИ ГЛАГОЛА БРИТЬ В ПСКОВСКИХ ГОВОРАХ

Современный русский глагол брить, восходящий к индоевропейскому корню *bhrei-, в сфере литературного языка сохранил только часть семантики этимона. Корень *bhrei-, представленный также в вариантах огласовки *bhor-, заключал в своем синкретическом ядре на ранней стадии своего существования три семантических комплекса: ’срезать, отрезать, отделять чем-н. острым’, ’бить, ударять (обычно чем-н. острым)’, ’колоть, покалывать, царапать’. Первый из них представлен богаче в славянских языках, он присутствует в древнейших образованиях, живо ощущается в современных языках, наиболее актуален до сих пор у русского глагола брить и родственных с ним славянских глаголов. Два других для своего выявления требуют специальных разысканий.

Остановимся на следах значения 'колоть, покалывать, царапать' в русских словах, восходящих к корню *bhrei- и его вариантам. Сохранение этого древнего значения находим в псковском глаголе брить: (При ходьбе по скошенному лугу) эта сена тибя бриёт, разуешся, ещё большэ брить будет. Ляд. Следы этого значения сохранились и в таком фразеологическом выражении, как брить в глаза, брить по глазам ’открыто укорять, попрекать' (ср. колоть глаза): Рябёнак бес призора блудит па улицэ, патом люди будут этим па глазам брить. Н-Рж.; Если п ён (муж) па- гип на вайне, так не брили мне так в глаза. Остр. Первичное значение 'покалывать, царапать' сохранилось в производных от брить словах: бристи/(<*брит-ти <*брид-ти), бридёт 'раздражать кожу, покалывать (о шерстяных вещах)’ (Поли.); бри- дить. Последний глагол также отмечен как псковский в «Дополнении к Опыту» и у Даля. В Дополнении значение определяется, на мой взгляд, не совсем точно: 'чувствовать зуд от мелкого сора или от насекомых' и иллюстрируется фразой: В рубахе-то што-то так и бридит, а Даль толкует этот глагол 'беспокоить, \ зудить’ и приводит пример: По телу бридит от блок, от грязи.

Русским говорам известен глагол бридить 'проказить, шалить'. Ты, парень, все что-нибудь бридишь волог. (СРНГ). Связь этого значения с предыдущими несомненна: поведение шалуна, проказника причиняет окружающим такое же беспокойство и раздражение, как блохи и грязь телу. В близком к этому значении употребляется бридить и в «Повести о Ерше Ершовиче» (XVII в.): «Сукин сын, плут, бражник ершь, вековой ябедник, живешь ты дико, поступаешь велико, есть челобитье немало, много ли ты бридишь, далеко ли видишь, всяких рыб обидишь, всех рыб прибил, всех рыб приколол»¹; «Батюшко ерш. здорово ли живешь, много ты бридишь, далеко ли видишь? Сами веть оне (другие рыбы) век бридят, век нас ненавидят, в рот пас хватают, всегда матают» (с. 158). Эти две цитаты, кажется, подтверждают идентичность значений глагола бридить в древнерусской повести и в вологодских говорах. Безусловно, на базе бридить возникло отглагольное существительное брида (по типу рева 'кто склонен реветь', жила 'кто склонен жилить’, бреда 'кто склонен бредить, т. е. врать, говорить глупости’ и т. п.) 'надоедливый, навязчивый человек' пск. (СРНГ), ’привязчивый проситель, надоедала’ (Даль, без географических помет), оно

¹ Повесть о Ерше Ершовиче. — Адрианова-Перетц В. П. Очерки по истории русской сатирической литературы XVII века. М.—Л., 1937, с. 158.

заставляет предположить у бридить переносное значение ’надоедать, докучать’, которое пока не обнаружено.

С этим значением можно связать значение глагола брить, отмеченное С. К. Буличем в Петергофском у. Петербургской губ.: бреет ’чешется, зудит’ (Изв. ОРЯС, т. 1, кн. 2, 1896, с. 294). Такое же значение находим в псковском бороться, того же и-е корня, но в огласовке *bhor-: Камары абйадуть, будет патом бароцца. Остр. Ср. с.-х. бри/и’ети ’зудеть’, словенск. brideti ’щекотать’. По всей вероятности, непосредственно восходят к корню *bhrei- следующие образования, которые мы находим в различных славянских языках и диалектах: блр. бри-ж (из *bhrei- dj) ’острый край чего-н., острый угол’, брижма (нареч.) ’гранью’², смол, бры-ж, бри-ж (*bhrei-dj) ’острый край, острый угол’³, чеш. b/i-t (*bhrei-t) ’острие’.⁴ В этот ряд нужно добавить бри-д (*bhrei-d) ’дым’ брянск.; бри-д-а ’едкий дым, чад’ вдоль зап. границ РСФСР; бры-д ’острота, горечь в воздухе, дым или чад, гарь, испарения, мга’ юж., зап., пск. У бани страх какой брыд (Даль). Последние существительные примечательны тем, что обозначают не колющие или царапающие предметы, а вещества, которые оказывают сходное с ними (т. е. предметами) действие на органы чувств человека. Эти русские слова, которые, несомненно, являются наследием общеславянского словарного фонда, позволяют не только уточнить описываемый семантический аспект корня *bher-||*bhor-||*bhrei-, но и установить смысловую связь между исходным значением корня и семантикой обще- слав. прилагательного *Ьг’Иъ, *Ь^ъкъ, следы которого представлены во многих славянских языках.⁵ Так, с одной стороны, имеем прилагательные (и производные от них), связанные с «предметными» существительными: бридкий ’острый (о режущих инструментах)’ арх. (СРНГ); бриткий ’то же’ арх., урал., иркут., амур. (СРНГ); бриткой ’то же’ арх. (Даль), якут. (СРНГ); бритко ’так, как подобает острому инструменту’ арх.: Бритко коса косит (СРНГ); брыдкость ’острота’: Топор меет большую брыдкость смол. (Добровольский), отсюда бридкий ’пронизывающий, холодный (о ветре)’: Сегодня бридкий ветер пск. (Опыт), бридкой ’то же’ пск., твер. (Карпов); бридко ’холодно’ пск. (Опыт); сюда же следует отнести и ст.-сл. бридъкъ, встретив

² Носович И. Словарь белорусского наречия. СПб., 1870.

³ Добровольский В. Н. Смоленский областной словарь. Смоленск, 1914.

⁴ Павлович А. И. Чешско-русский словарь. М., 1962.

⁵ Русские глаголы бридить, бристи и подобные им по структуре родственные глаголы других славянских языков являются производными от имени *Ьпбъ.

шееся один раз — в Супрасльском кодексе (XI в.),⁶ близкое по значению к пск. бридкий, т. е. 'пронзительный, холодный’: «Беаше же и въздухъ студенъ и часъ бридъкъ». С другой стороны, имеем прилагательные (и наречия), связанные с «вещественными» существительными: брыдкий ’чадный, угарный, дымный, вонючий’ юж., зап., пск. (Даль); бридко и брыдко ’дымно’ вдоль зап. границы РСФСР (СРНГ); брыдно (из брыдный ’дымный’) ’дымно’ брянск. (СРНГ), затем брыдкий ’острый, горький для дыхания’ юж., зап., пск. (Даль), брыдко ’едко, горько для дыхания’ вдоль зап. границы РСФСР (СРНГ). Семантическая связь этих слов между собою и с исходным значением очевидна. Дальнейшее смысловое развитие шло по двум направлениям. Одно нашло отражение в бридко и брыдко ’жарко, душно’зап. (СРНГ), другое в брыдкий ’горький на вкус’ смол. (Опыт), словенск. bridsk ’горький’, др-р. бридъкъ, бридъкыи (вар. бриткий) ’горький, острый на вкус’ (XIII—XVII вв.).

Полностью соотносится с семантикой прилагательных и семантика др-р. производных бридость, бредкость, бридостныи (XV—XVII вв.).

Дальнейшее смысловое развитие прилагательных бридыи, бридъкыи привело к тому, что появились параллельно два значения: ’жестокий, суровый’ и ’противный, гадкий, отвратительный’, причем первое укрепилось в книжном др-р. (ц-сл.) языке, а второе стало достоянием народного языка русских, белорусов, поляков и чехов. Таким образом, вторая линия семантического развития общеслав. прилагательного *Ьп<1ъ, *Ьпс1ъкъ предстает в таком виде: ’чадный, дымный’ — ’едкий, горький для дыхания’ — ’горький на вкус, терпкий, острый’ — ’гадкий, противный, отвратительный’ и ’жестокий, суровый’ (книжн.). Смысловая эволюция от физических ощущений к психическим переживаниям — явление, известное многим языкам, оно описано и объяснено в специальной работе Б. А. Ларина,⁷ поэтому здесь достаточно указать на одно прилагательное с очень схожей семантической историей: мерзкий этимологически связано с мерзнуть.

Заканчивая обзор семантики прилагательного бридкий, необходимо привести значение этого слова, которое сохранилось в говорах — ’чувствительный, нежный (к физическим раздраже

⁶ Slovnik jazyka staroslovenskeho. CSAV, 1961, с. 144. В этом словаре бридъкъ определен как ’острый’. Непонятно, как это определение может быть применено к приведенному контексту.

7 Ларин Б. А. Из славяно-балтийских лексических сопоставлений. — Вестник ЛГУ, 1958, № 14, в. Ш, с. 150—158.

ниям)’: &та лдшядь-тд у тебя бриткая, и кемаров-то боится во- лог. (СРНГ). Уж больно ты бридок. Бридкое тело (нежное), яросл. (СРНГ). Это значение не примыкает ни к одной из рассмотренных' семантических линий прилагательного *Ьп<1ъ, *Ьпс1ъкъ: оно возникло непосредственно от глаг. корня *bhrei- ’колоть, покалывать, царапать’ при помощи суффикса -d- и являет собою пример залоговой индифферентности и-е суффиксов (в частности наиболее древних: -d% -t-, -n-, zd-) при образовании отглагольных именных форм, напр., молот ’орудие труда’ и молотый из *mel-ti ’колоть, дробить’, русск. диал. коло-т ’пест маслобойной ступы’ и колотый из *kol-ti ’бить, ударять’, жел-н^Д’дя- тел’ и жел-н ’долбленное корыто’ из *gel-ti ’долбить’, борозда ’борона’ и ’борозда²'(см^еЩе Примеры у Ю. В. Откупщикова).⁸ Внутренней формой прилагательного *Ьгк1ъ в данном случае было не ’колющий, царапающий, свербящий’, а ’укалываемый, царапаемый’.

В какой же период происходила описанная семантическая эволюция прилагательного *Ьгк1ъ? Судя по тому, что конечный этап ее представлен во многих славянских языках, она завершалась еще в общеславянский период. С другой стороны, значение ’колоть, покалывать, царапать’ корня *bhor-||*bher-||*bhrei- отражено не только в славянских языках, но и в балтийских, проглядывает оно и в албанском языке. Следовательно, начало семантического развития надо предположить еще в дославян- ском периоде. В общеславянскую эпоху возникали значения ’горький для дыхания,’ затем ’горький на вкус’, ибо в неславянских языках подобной семантики у слов этого корня не встречаем.

И. С. ЛУТОВИНОВА

ОБ ОДНОМ ПСКОВСКОМ НАЗВАНИИ ГОРОХОВОЙ КАШИ (СТУЛЬЦЫ)

При изучении тематической группы «кушанья в псковских говорах» сталкиваешься с большой группой существительных, называющих по-разному одну и ту же реалию и несомненно объединенных между собой синонимическими отношениями. Характерно, что полностью определяют название реалии (кушанья) только все синонимы в совокупности. Это объясняется

⁸ Откупщиков Ю. В. Из истории индоевропейского словообразования. Л., 1967, с. 160—161.

тем, что в основу каждого названия данного кушанья положены разные признаки. Остановлюсь на одном таком синонимическом ряде.

Горбховка — мучанка — колотуха — стульца — стулка — стулька — стульчик — стульцы. Все эти существительные в одном из значений, а именно ’густая каша из гороховой муки (а иногда из гороховой и ячменной муки), взбитая при заваривании, охлажденная и нарезанная кусочками’, являются синонимами. Гороховка, яё выльют на цыстае палатенцэ, ана засты- не, патом разабьют. Пушк. 3 гароха и жыта варили муцанку на вады, ф кипяток муку сыпиш и калотиш. Н.-Рж. Калатуха, з гароха и жыта, ф кипяток засыпают и калотят, вона патаму и калатуха, што калотят. Себ. Стульчик, каша гарохавая и с муки, астынет и нарезай ножычкам, фкусная очень. Палк. Стульцы делали, маслъм валожыли, гарох абдирёш, на муку намелиш, па- ставиш кипяток, в ришато вывърътиш эту кашу, штоп застыла. Оп. Раньше варили стульку. Оп. Стульца, гарохавая каша, густая, застынет, выльеш на палатенце, яна застыне, тагда peiii и еш, ядять с посным маслам. Себ. Ф цасу вылаш тёплу кашу, а кагда застыни яна, тады ана называица стульца, можна и стулка назвать её, яну тады шматкам мелиньким нарежут ножыкам, ана уже халонная, как хлеп застылши. Кр.

Таким образом, внутренняя форма трех существительных, составляющих данный синонимический ряд, ясна: гороховка — из гороха, мучанка — из муки, колотуха — взбитая при заваривании. Но почему же эта ^каша называется стулка, стулька, стульце, стульчик, стульцы? Задача статьи — выяснить внутреннюю форму этого диалектизма и его распространение в говорах русского языка. Несомненно, все эти существительные являются однокоренными образованиями от корня стул-. Каково его значение, и можно ли этимологически связывать образование рассматриваемого диалектизма с общеизвестным в русском языке значением слова стул ’предмет мебели ?

Обратимся к материалам ПОС, ККС, пинежских говоров¹, КСРНГ, картотеки ДРС и к опубликованным письменном источникам.

В КПОС находим следующие наречия, образованные от корня стул-: стулом, стул кбм ’застывшим, затвердевшим куском’. Соль-та стулам застыфшы, тапаром рубить нада. Беж. Стулам слился мой солат. Порх. Вада закипела, сыплет гарохавую муку, не мешает, она зделалась стулам. Холм. Фцерась ели рыбу,

¹ Картотека хранится в ЛГУ.

Приведена с лёника, так стуЛъм фсё §амёршшы. Н-Рж. Кашу манную, нада п яё мяхать, некали, ана так стулком и слилася, свариш стулом кашу. Сл. В карельских говорах: Снизу праста- кваша стулам станит, а смитана навирху, жарка, ана сичас выкиснет. Кар. Лодейнопольск. В пинежских говорах: Выташшым нс пецьки, остыгнём, марлю соймём с его, таким стулом и положим (сыр) на тарелку. Пинеж. Кеврола. В КСРНГ имеются следующие материалы: в сибир. гов. (Черепанов, 1854): жир стулом стал, в беломорск. (Дуров, 1929): сельди в невод набилось стулом.

В письменных источниках XIX в. отмечается наречие стул- стулом с значением в сибир. гов. (застыть) ’в густую массу’, во влад. ’очень густо’, в Иркутск, ’сильно обледенеть, замерзнуть’. В этом, последнем значении стул-стулом отмечается и в карельск. гов.: Ночь фстанет, стул-стулам фсб окно замёрзло. Кар. Белоз. В карельских же говорах отмечается наречие стулом очень густо’: Рош осенью покажете, урожай бывало так стулом и стоит. Кар. Пуд.

В сев.-рус. гов. (валд., новг., влад.) стулец — род печенья Из гороховой или гречневой муки, имеющего форму стакана, суживающегося ко дну (Даль, Опыт, Дополнение, СРНГ); стулики гороховые в волог. гов. (Обнорский) — род оладий из гороховой муки, приготовляемых в конусообразных формах, в арх. гов. (былуны) стульё — кочки, большие комья, глыбы земли, у Забелина (1880 г.) стульни — пироги без начинки, лепешки.

Самая ранняя фиксация существительного стульцы (1738 г., Флоринова экономия): «Чем свежее сметана, тем лучше и желтее масло будет. которое острыми ломтями, или стульцами делать». Далее, в Опыте, Дополнении к Опыту с пометой пск. твер. осташ., у Даля пск. стульцы ’столбики разрезанного студня, гороховой каши, гречневиков’, в том же значении стульцо (Опыт, пск.), стульник (Даль, костр.). В КПОС в этом же значении стульца, стульцы, стульчик: А стульцы гатовять так: кипит вада, сыпиш муку и калотиш, патом уваривают, патом выливают. ана застынит, режыш, маслам заливает. Себ.

Стульца, стульчик, стулёчек ’твердый, застывший кусочек’: Каша застынет, и нарежут стульчиком. Остр. Каша стульцам нарезана. Остр. Гарохавую кашу варили, ана застынет, нарежыш стулечкам. Остр. Здесь наблюдается перенос названия с части на целое.

Итак, корень стул- омонимичен корню существительного стул в общеизвестном значении ’предмет мебели’. Это производ-

иде образование с суффиксов -л-: сту-л.² Корень-сту-Цсты-, где у||ы. Студа ’холод\ арх. студь ’холод’, сев.-рус. студель, пск. стыдь ’холод’, ц-сл. студъ, студь ’холод’, ст.-сл. стоудъ, болг. студ ’холод’, с.-х. студ ’холод’, польск. ostuda ’простуда’. Сюда же студить, стужу, укр. студити, блр. студзщь. (Фасмер приводит соответствия из разных славянских языков). Младенов, Гофман, Зубатый считают исходным и.-е. *stou, *stu и сближают *stud со стыгнуть ’стынуть’. Возможно, родственно лит. stugti, stugstu ’торчать, делаться жестким' (Фасмер, III, 786—787). Стылый от стыть, стыну. Последние — новообразования от *стыднрнти, стынуть (там же, 789).

Таким образом, корень стул-, образующий существительное стульцы (и другие словообразовательные варианты), является омонимом к корню существительного стул в его общеизвестном значении. Диалектизм стульцы называет реалию, для которой характерно затвердевшее состояние, чаще употребляется во мн. ч., так как блюдо представляет собой множество застывших кусочков. Слово имеет четкий севернорусский ареал, богаче всего это слово и его производные представлены в псковских говорах.

' О. И. ФОНЯКОВА К СЕМАНТИЧЕСКОЙ СТРУКТУРЕ псковских зоонимов

Зоонимика — одна из самых молодых областей ономастики как науки об именах собственных. Еще не сложились устойчивые методы описания этого материала, не обследовано полностью само «ономастическое пространство» по всем и разным регионам русского и славянских языков. Опубликованы пока только первые опыты описания семантической структуры кличек животных в диалектной речи — одноязычной¹ и многоязычной, т. е. в условиях интерференции². Термином «зоонимия» принято обозначать всю совокупность кличек домашних живот- ^{* 1 2}

² См. о суфф. -1-: Селищев А. М. Старославянский язык, ч. II, М., 1952, с. 68—69; Трубачев О. Н. Слав, obilje ’хлеб в зерне’. — Езиковедски наследования в чест на акад. Ст. Младенов. София, 1957, с. 337—338; Корнев А. И. Историко-этимологические, разыскания в области семантики русских глаголов. Канд, дисс., с. 68.

1 См. Поротников П. Г. Из уральской зоонимии. — В кн. «Восточнославянская ономастика», М., 1972; Баирова Л. В. Клички домашних животных в бурятском языке. — Вопросы ономастики, № 10. Свердловск, 1975, и др.

² См. Чучка П. П. Слов'янське i неслов’янське в зоожмн Закарпагтя. — Тези допов1дей VI укр. слатмстично! конф. Чершвщ, 1964.

ных в индивидуальном хозяйстве и общественном стаде — в от

личие от апеллятивов, относящихся к названиям пород животных, как домашних, так и диких. Зоонимическая лексика в диа

лекте образует относительно самостоятельную «региональную ономастическую систему», по мнению А. В. Суперанской,³ хотя и не исследованную еще во всех своих особенностях.

Специфика зоонимической номинации состоит в том, что она, представляя собой частный случай номинаций разговорной речи, использует, с одной стороны, типологически стабильные способы называния, обусловленные реальными свойствами обозначаемых объектов, а с другой стороны, имеет достаточно произвольный характер в выборе клички из области апеллятивной и ономастической лексики. «Номинации разговорной речи теснее связаны с ономастическими, чем номинации кодифицированного литературного языка», — справедливо отмечает А. В. Суперан- ская в главе «Номинация и мотивировка».⁴ Итак, творческий акт зоонимической номинации мы имеем всякий раз независимо от того, избирает ли носитель диалекта готовую единицу лексики в качестве клички или создает ее по продуктивным способам зоонимической деривации.

Первой попыткой описания семантической структуры псковских зоонимов явилась статья В. М. Мокиенко и О. И. Фоняко-

вой «Способы называния в зоонимии», опубликованная в сборнике «Ономастика Поволжья — 4», (Саранск, 1976). В этой статье были намечены три типа мотивировки зоонимов (первич

ная, вторичная, неясная), два способа образования — отапелля- тивные и отономастические — и дифференциальные семантические признаки мотивации в пределах каждого типа. В настоя

щей статье, которая является ее продолжением и развитием, представляется необходимым сопоставить самые общие для

синхронии подходы к описанию семантической структуры зоонима, а именно: 1) характер номинации, 2) тип мотивировки, 3) способ дериваций и 4) тематический разряд на одной таблице-схеме с помощью матричной методики (см.). Для этого были взяты пять более частых тематических разрядов (групп) — клички коров (650), собак (107), лошадей (100), кошек (46) и быков (20), из которых в таблице представлено по пять — семь зоонимов, отражающих наиболее типичные семантические структуры.⁵

³ Суперанская А. В. Общая теория имени собственного. М., 1973, с. 181.

⁴ Там же, с. 237.

⁵ В настоящей статье описание зоонимов сделано на том же материале выборочного обследования восьми деревень в Островском, Палкинском и Печор-

По своей природе зооним всегда более мотивирован в сознании носителя говора, чем личные имена людей или географические названия, По характеру мотивации зоонимы ближе всего к прозвищным именованиям людей. Представляется важным различать у зоонимов в синхронно-семантическом плане способы номинации — первичный и вторичный (отапеллятивный и отономастический) от типов мотивации (прямая, образно-символическая, произвольная или неясная), хотя оба эти аспекта — две стороны одного процесса именования — выбора признака и языкового оформления зоонима как лексической единицы речи. В связи с изложенным мы несогласны с мнением П. Г. По- ротникова, который делит все зоонимы уральского ареала только на две группы — мотивированные и немотивированные (см. указ, статью).

Таким образом, термин «номинация» в нашей терминологии означает отношение плана выражения в зоониме к сфере его употребления в языке и речи. Термин «мотивация» означает отношение плана выражения зоонима к плану содержания, т^ е. к денотативному значению клички и к реальным признакам обозначаемого объекта через мотивировку. Термин «деривация» означает отношение морфемного состава (словообразовательной структуры) зоонима к способу его образования по определенной модели в языке.

Типологические свойства семантической структуры зоонимов состоят в том, что определенному способу номинации обычно соответствует определенный способ мотивации и деривации. Так, старые и новые клички с первичной, собственно зоонимической номинацией типа: Бурёха, Бурёнка, Рыжоха, Пегоха, Белохвост- ка, Курноска, Апрёлька и многие другие имеют прямую мотивацию, вытекающую из реальных свойств объекта. Клички со вторичной, отапеллятивной номинацией типа: Атаманша, Вьюга, Цыганка, Важная, Жулик, Богатырь, Король, Гудок и другие подобные имеют, как правило, образно-символическую мотивацию, которая сохраняет косвенную связь со свойствами обозначаемых животных, характеризуя их в переносном плане. Наконец, все зоонимы вторичной отономастической номинации и некоторые из отапеллятИвных имеют произвольный тип мотивации, при которой большую роль играет чисто внешняя, фонетическая или экзотическая экспрессия имени собственного или нарицательного. Ср. клички коров: Венера, Волга, Гайда, Сарма, ском р-нах Псковской области в 1970 и 1973 гг. (около ЮЭО ед.). Кроме того, использованы материалы КПОС по другим, пунктам. В целях экономии места в статье ареалы кличек не указаны. 40

Хельма, Мйльда (латышские имена), Альфа, Атома, Декорация, Польша, Тамарка, Танька, Мари, Мйрта и др.

Среди псковских зоонимов относительно мало слов с утраченной или неясной мотивировкой. К их числу относится традиционная кличка собак Барбос, ставшая давно апеллятивом (обратная дерйвация!). Этимология этой клички-апеллятива является спорной. По мнению М. Фасмера, сходство с румынским barbos — случайность. Этимологический словарь русского языка, издаваемый МГУ, отмечает «происхождение неясное», возможно сближение с укр. бараббсити ’болтать’. В. Даль поддерживает эту линию этимологического сближения.

Отметим некоторые особенности зоонимической системы псковских говоров, которые не отличают, а скорее сближают ее с другими регионами русского языка.

1. В данной региональной ономастической системе, как показывает материал, не используются.узко диалектные слова в качестве кличек. Лексические же источники псковской зоонимии тем не менее очень широки: здесь наблюдается взаимодействие элементов нового и старого, традиционного и окказионального. Здесь — своя и заимствованная лексика, апеллятивная и ономастическая, обиходная и экзотическая. Примеры кличек типа Атома, Альфа, Декорация, Планета, Комета, Ракета говорят об активном процессе вовлечения общественно-политической, научной и книжной лексики литературного языка в диалектную речь через зоонимию. Причем, число повторяющихся кличек в целом невелико, оно составляет примерно от 10 до 20% от общего числа кличек в каждой деревне.

2. В зоонимии, как и в диалектной речи в целом, и — шире— в разговорной речи мы наблюдаем относительную свободу номинации, богатство слов одного семантического разряда и не- замкнутость, открытость этого ряда. Но при этом следует отметить ограниченное число способов словообразования, особую продуктивность семантического и суффиксального, а в суффиксальном — моделей на -ка и -оха, например, в кличках коров. Существует принцип «серийности» в мотивации кличек: по времени появления на свет телок в колхозном стаде называют Во- скресоха, Воскресбнька, Понедёха, Понядоха, Январька, Я кварка, Марта, Апрёлька. В словообразовании зоонимов обращает на себя внимание богатство «зоонимических гнезд» в рамках способа суффиксации. Повторяются клички, образованные соединением корней бел-, крас-, мал- с ударным суффиксом: Красава, Красёня, Красоня, Красйвка, Красотка, Красуня, Красуля.

3. Всякая ономастическая система, будучи применяемой к объектам одного или близких тематически полей, содержит те- зоименность. Специфика зоопима как номинативного знака для отличения одного животного от другого позволяет перешагнуть барьер вида, и поэтому возникает совпадение кличек у разных видов домашних животных — при совпадении принципов номи- наЦии и мотивации. Так, клички Бурёха, Бурка, Вьюга, Дйнга, Найда, Ласточка используются для называния коров и собак, Жулик — кота и собаки, Васька — кота и быка, Венера — коровы и лошади. Типовая кличка собак Жучка встречается как кличка коровы и т. д.

4. Нередко зооним содержит эмоциональную и экспрессивную окраску, которая тоже входит как бы в мотивировку его со стороны называющего. Обилие форм с уменьшительно-ласкательным значением суффикса и корня ярко представлено в кличках коров: Крошка, Малышка,, Малюня, Малютка, Малюха, Ма- луха, Козочка. Или Душка, Голубка, Краля, Милушка, Мечта, Ненаглядна, Подруга, Послушница, Конфетка и т. д. В мотивации кличек лошадей нередко используется признак скорости, стремительности их движения: Быстрый, Вйхорь, Вьюга, Герой, Ласточка, Орлёнок, Резвый, Стрела, Полёт, Пуля, Ураган и т. п. В ряде случаев допустима двойная мотивация — по апеллятиву и имени собственному: Роза, Мйлка, Соня, Вена, Слава, Марта. В зоонимии может возникнуть и своя, отономастическая номинация по способу стяжения. Например, клички коров Буря и Гуля (зафиксированы по одному разу) скорее всего соотносятся с нередко встречающимися Бурёха, Бурёнка, Бурка и Гулянка или Голубка — как их стяженный, безаффиксный вариант, а не с апеллятивами буря или гулять, голубка.

5. Таким образом, изучение семантической структуры зоони- мов в лексике любого региона можно вести сразу по нескольким уровням. Эта тема представляет значительный интерес для общей теории номинации (ономасиологии), ономастики, словообразования и диалектной лексикологии в целом. Поэтому собиратели диалектной речи и составители областных словарей не должны проходить мимо этого ценного материала. Наши общие диалектные словари (Даль, СРНГ) фиксируют эту лексику, но, конечно, не в полном объеме. Думается, что составители и редакторы ПОС должны внимательнее отнестись к этому разряду ономастической лексики и полнее включать ее в словарь наряду с микротопонимией и прозвищами людей.