Эпоха матриархата в истории человеческой цивилизации, казалось бы, закончилась давным-давно. Памятниками ее остались найденные гораздо позже историками и археологами в различных концах света статуэтки женских божеств. Так, славяне называли хранительниц своего рода Берегинями. Именно таким и было традиционное отношение к женщине – кроме того, что она жена, мать, домохозяйка, но еще и надежный «тыл» для супруга, его опора и поддержка.

Не рискну говорить от имени поколения, поскольку всегда чувствовал себя «белой вороной» в нём, но мы, родившиеся в конце 60-х – начале 70-х гг. прошлого (еще не вполне могу заставить себя произносить это слово) ХХ века, во многом были и уже до конца останемся «совками» (при всей моей лютой ненависти к этому неологизму постперестроечных времён).

Особенно это касается психологии, душевного склада и тех ценностей, что были в нас заложены родителями, средой, эпохой. Во многих рядовых советских семьях (к коей охотно отношу и нашу) тоже царил своеобразный «неоматриархат». Ведь если задаться простым вопросом – а как часто мы, пацаны, видели своих отцов дома? Ответ, увы, скорее, отрицательный – нечасто. Если они и оказывались дома, то, как правило, крепко «закладывали». Вместо того чтобы понять – ты перебрал, и пора на «боковую», зубами к стенке, невменяемый глава семьи мог выскочить на лестничную клетку в одних трусах - «семейниках», а там – «ловите страуса»!

Мой собственный отец был именно из той породы пьющих мужиков, кто под «энтим делом» вел себя тревожно, нервно, психопатически; начинался скрежет зубовный, появлялось намерение идти на улицу или, по крайней мере, в подъезд, чтобы «начистить» давнему обидчику физиономию. Дальше этих угроз и намерений дело обычно не шло, но мама и я вынуждены были все время находиться начеку. Отец шлялся по квартире, как ванька-встанька, у него поднималось давление, при этом не говорил, а зудел, нудел, тянул жилы, надоедал хуже горькой редьки. Пить мы ему уже не давали, но где-нибудь в шкафу или шифоньере всегда имелась заначка и, воспользовавшись нашим недоглядом, он успевал к ней приложиться. Потом я уже пытался оберегать его от этого, прятал бутылки или выливал все их содержимое в раковину унитаза.

Как вариант – когда наши отцы трезвели после двухнедельного запоя, то рвались на природу, оздоравливаться. Лес, охота, рыбалка… Словом, видели мы их редко, воспитанием нашим – в традиционном смысле этого слова – они не занимались. А появятся – наорут, распсихуются, дадут понять, кто в доме хозяин, иной раз и ремня дадут.

Что же касается матерей, то на их далеко не хрупкие плечи ложилась нагрузочка такая, что не позавидуешь. После основной смены – по магазинам. Затем – с полными авоськами домой. В-третьих – готовка, глажка, стирка. Урывками помогали нам с домашним заданием. Потом, глядишь, и общественная, добровольно-принудительная нагрузка – участие в составе народной дружины. Окончательно домой – поздним вечером, уже никакие. Когда отец порой задирался, лез драться, кричал: «зашибу!», мать справлялась с ним споро – толчком на кровать. Иногда ложилась к нему; как могла, успокаивала (возможно, не без секса, но сам никогда их за этим занятием не заставал: все-таки ребенок я поздний и к моменту совершеннолетия родителям уже было далеко за 50: когда у женщин климакс, а у мужчин уже и не стоит, и не хочется…)

Когда я узнал, что порка является в той или иной мере имитацией полового акта, понял, почему «ременной педагогикой» в отношении некоторых из нас занимались именно матери. Сами до конца не осознавая, они «разряжались», вымещая на наших худых мальчишечьих задницах всю боль, злость и обиду на нескладно складывающуюся личную жизнь. Словом, горьким на вкус был этот матриархат. По сути, целое поколение оказалось предоставлено себе, и не всем эта свобода пошла во благо…