Skip to main content

Советская литература

Родному слову преданность - Федор Янковский

Если на земле есть люди-факелы, которые освещают путь многим преемникам, то, безусловно, из таких людей - Федор Михайлович Янковский (1918-1989), ученый-лингвист, доктор филологических наук, профессор, заслуженный деятель науки Беларуси, писатель, фольклорист.

Федор Янковский

 

Я хорошо знал Федора Михайловича Янковского. Первый раз мы встретились в Бресте, когда он пришел к Владимиру Колеснику, своему другу и моему учителю. Ближе познакомились уже после моего переезда в Минск.

Нередко встречались в городе, разговаривали. Друг другу дарили свои книги с автографами, посылали поздравительные открытки. Несколько раз я был приглашен к нему в гости, знал жену Серафиму Андреевну, учительницу, не менее дружелюбную, чем хозяин. Это была его вторая жена, первую вместе с ребенком убили гитлеровцы. Трагедию молодой солдат переживал тяжело и мужественно. Он и сам мог погибнуть, потому что никто на войне не застрахован от смерти. И раньше, в 1939-м, едва уцелел, брошенный стальной рукой советской тоталитарной системы под Выборг - воевать с финнами. Кругом столько убитых, молоденьких, таких, как и сам, бойцов. Гибли они не только от пуль и осколков - убийцей часто оказывался посреди глубоких снегов суровый северный мороз, которому их выдавал предатель сон ... Там Федору повезло, он вышел из снежно-ледяного гроба, хотя и вернулся с той войны тяжело раненный и с обмороженных пяткой.

Федор Янковский не просто партизанил, он стал начальником боевой и агентурной разведки отряда «Грозный», что действовал против оккупантов на Минщине. Отважный разведчик рисковал не раз жизнью своей и боевых друзей.

Встречаться ему приходилось с множеством людей. Попадались и говорящие, сторонники острого слова, и он неустанно записывал меткие и остроумные слова, словосочетания, пословицы и поговорки, диалоги, интересные истории, сберегая их. В заботливого собирателя народных сокровищ постепенно накапливалась много ценных материалов, записок. Однажды профессор рассказал мне, как в Логойском районе, идя в разведку во время блокады весной 1944 года, он закопал на полянке между сосенок страницы дневника и первый общую тетрадь народных изречений и как мирным временем не раз ездил в ту обитель, искал спрятанный клад, да отыскать не удалось.

Когда-то в молодости Федор Янковский определил свой жизненный ориентир: "а или же обозначил, как дальше идти? Очертил. Твердо и навсегда: на рассвете или в сумерках, промозглой или ветреной ночью, хмурым или солнечным днем — всегда и везде жизнь моя будет не ради куска хлеба; самое главное, от чего не отступлюсь, хоть окажусь ли в окопах, или на больничной койке, хоть буду холоден и голоден, — мое родное слово, родная литература большого края, родная Беларусь. Вы-моя радость и утешение, вы — моя скорбь и боль, вы — мое счастье, жизнь». 

Как видим, не отступил Янковский от главной жизненной линии, хотя претерпел ад двух войн, холод и голод, ранения и госпитали, болезненные потери родных и близких. Белорусский характер выстоял. Руки у человека не опустились, любовь к жизни, к людям и жажда творить не уменьшились. Сердцем преданный родному слову не изменил ему. Его преданность любимому делу, усердие на поприще высокого образования и культуры оказалось мощным двигателем плодотворной научно-творческой деятельности. Триединство ученого, писателя и педагога стала гармоничным и способствовала созданию животворного научного и литературного наследия.

... Однажды с удовольствием узнал в редакции «Народной воли», что ласковая хозяйка редакционной приемной Нина Михайловна Леончик (девичья фамилия Пакладок) была студенткой Федора Янковского. В Минском пединституте он преподавал довольно сложную науку - историческую грамматику белорусского языка, и студентка Нина Пакладок слушала его лекции. Я спросил, какое было у нее впечатление от неординарного преподавателя, его лекций, от первой встречи с ним. Ясные глаза Нины Михайловны, казалось, еще больше посветлели, засветились душевным светом. Чувствовалось - это был любимый преподаватель. Собеседница начала с того, как он выглядел внешне: невысокого роста, с черными, как смоль, волосами, густыми черными бровями. И с ямочкой на подбородке. С гладко зачесанными волосами одна прядка у него непокоренной выбивалась вперед, и он двумя пальцами левой руки забросал эту серединку Чуба кверху; под правой рукой, когда шел на занятия и с занятий, обычно держал папочку с нужными материалами. Ходил медленно, немного наклонен вперед.

Я не мог не поинтересоваться, как читал Янковский лекции и какой он был экзаменатор.

- Нет читал он, а произносил, - сказала Нина Михайловна. - И такая стояла тишина, что, если бы муха пролетела, было бы слышно. Это был чародей слова, мастер, умел изложить то, чем в совершенстве владел. Студенты очень уважали и любили Федора Михайловича. И побаивались. Был он требователен, любил точность, дисциплину, порядок.

«Слово его, искренность его, верность его можно брать в дорогу, как издревле берется хлеб». Так проникновенно сказал народный писатель Беларуси Янка Брыль об ученом-языковеде и прозаике Федоре Янковском.

В книге «Языковые единицы и контекст» (1992), посвященной светлой памяти Учителя - профессора Ф. М. Янковского, есть статья Г. М. Строк «Усердный исследователь и отличный педагог» с такими строками: «Ф. М. Янковский не был кабинетным ученым. Он каждый день был на людях, с людьми, даже тогда, когда врачи настоятельно рекомендовали ему отдохнуть от «всего». Но это «все» для Федора Михайловича было его жизнью. Вот как раз то обстоятельство, что он был на людях, с людьми, давало ему и множество невыдуманных героев да правдивые сюжеты для художественных произведений. В его рассказах-миниатюрах, иконках, эссе, очерках, этюдах так много реальной жизни, народного характера, увлечений и разочарований, радости и боли. Насквозь автор выглядит оригинальным, абсолютно неповторимым творцом, с его бесконечными языковыми «золотниками», открытиями, а главное - с его умением подачи волнующих событий, происшествий, фактов. Рядом с людьми, красивыми душой, он показывает и просто-таки гнусность, нелюдей. В каждом таком выражении читается точно подобранная характеристика. А с множеством содержательных пословиц и поговорок, им собранных в народе, назову хотя бы две, которые никогда не потеряют актуальности: «Для холуя и кота одна подготовлена плата», «Одной рукой дает, а двумя отбирает».

Не могу не подчеркнуть главную черту Янковского: его человеколюбие. Когда-то он записал в своем Глусском районе услышанное: «Без людей ни рождаться, ни строиться, ни умирать». Так просто и правдиво! Один из разделов книги «Радость и боль» (1995), переизданной его женой и дочерью, называется: «Дорогие мои простые люди. Хорошо с вами». Читаю-перечитываю рассказ «И за горою поклонюсь», перенесенный с одноименной книги в это новое издание. Тепло на душе от человеческой доброты, внимания и людской признательности. История как бы очень простая. От Карелии под Неман на легковушке ехали мужчины - автор и его друг. Остановило их неожиданное: «На траве у дороги мальчик. То сидит, сгорбившись, то лежит. Около ребенка - удочка, рядом - сумочка. Остановились, посмотрели. Больной, стонал. Ручка на животике. Когда несли в машину, только словно показала, куда везти». И далее: «Встретила нас мать. Взяла из рук десятилетка. Сдерживая слезы, сказала: - Я и за горою вам поклонюсь. Какое вам спасибо! Большое вам спасибо, люди».

Возвращались мужчины с Неманский берегов через четыре дня. Пожаловали во двор, куда привезли того рыболова. Мать узнала их и позвала из дома Алеська, показать его ... пригласила в дом, в сад. Когда садились в машину, сказала опять то материнское, искреннее, то народное, незабываемое:

 
- Я и за горою вам поклонюсь.
 
добавила:
 
- Гладкой вам дороги.
 
А первая книга художественной прозы Янковского начинается рассказом «Тезка» - о бывшем барском батраке, колоритном усатом деревенском человеке, с которым автор был знаком во время военного лихолетья и который однажды помог разведке. Кстати, когда он узнал, что командир еще и учитель, с того дня ни разу не сказал ему "ты". Федор Михайлович встречался с ним и после войны. А в декабре 1950-го один раз, когда преподаватель вышел из аудитории, ему сказали: «Вас около профессорской ждут». Да, там в толпе студентов стоял старый человек в длинном тулупе, подпоясанной широким домотканом поясом, с шапкой под мышкой и с длинным кнутом из можжевельника, на котором висела черная и на узелках плеть. Борода была уже не рыжей - побелела, усы, как обычно зимой, заметно посеклись и поредели. Это был постаревший тезка Янковского. Он за руку поздоровался, полез за пазуху и протянул кисет махорки ... Зазвенел звонок на лекцию, и преподаватель попросил, чтобы Дед подождал только 50 минуток, а тогда погостит у него дома. А он подвел к окну и показал: на дворе института, под высоким зданием, стояла повозка, ждал запряженный конь.

- Нет. Увидел во, что в паны берацёся и человеком астаяцёся, да побежал себе на ночь глядя. Пока доехал, пока нашел, пока дождался - вот и стемнело. Ехать.

 
Встречаются в произведениях Федора Янковского и люди именитые. Не может не поразить его восприятие легендарного Григория Ширмы. Уже самое начало рассказа пленит и не отпускает, хотя пользуется автор разговорным языком. За языковой простотой видится необычная расчетливость слова:
 
«Скорбный - по всей Беларуси-день: не стало Якуба Коласа.
Я встретил Григория ширму. Были только два Ширмовые слова:
 
- Мы-осиротели…
 
Сказал, и стелись уста. Ни слов, ни вопроса, ни вздыхания.
 
Дорогой наш голубе Григорий ширма двумя словечками, только двумя, все сказал: И кто нам Якуб Колас, и что всем нам, самому Григорию ширму, Колосову творчество, Колосова тщательность, Колосова сила.
 
Великий - о великом"»
Далее - самое существенное. О ширме, блестящем ораторе в полненьком институтском зале: яблоку некуда упасть, о ком бы или, о чем бы ни шла речь - об академике Брониславе Тарашкевиче или о Белорусской народной песне: "одинаково внимательно слушали Григория ширму и студенты, и пять десятков преподавателей..." и еще - о том, какой неповторимый урок родного слова проводил знаменитый народный артист, как брал в руки разные книжки и зачитывал перед множеством слушателей нелепые выражения в обработанных народных сказках…

 

В 1977 году Федор Янковский приветствовал народного писателя Янку Брыля публикацией: «идет красиво, честно, смело». Он, Федор Михайлович, так умеет непринужденно, естественно, так красиво рассказать о личности творца, заметить то, чего не замечает никто. Когда языковед говорит об образцах современного белорусского литератора прозаика - это и не удивительно, но, когда он показывает в полной мере, что за человек этот народный писатель, какой он надежный друг и чем еще обладает, помимо таланта прозаика, — это приятно удивляет. Оказывается, Брыль имел феноменальную память. "Я не раз слышал, слушал как Брылев читает на память Толстого, А Чехова, М. Горького, «Библию», О. Мицкевича, М. Пришвина... - пишет Ф. Янковский. - Знание языков? Отлично — русский, польский, украинский, неплохо — немецкий, латынь, старославянский…»

 

А как красиво Федор Янковский поздравлял юбиляра в упомянутой выше публикации: "Янку Брылю шестьдесят «Как раз в августе». Пусть ему, дорогому Янке Брылю, будет еще много жатвы. Пусть его будущие августы будут жатвенные и умолотные.

 

А август - и сев. И не чего-нибудь, а самого Хлеба». Мудро. Глубоко. И неповторимо.

В свое время в моем сознании деятельность Федора Янковского ассоциировалась так же с севом и жатвой. Тогда и появилось такое стихотворение:

 

Будут будни и праздники жатвы

Светлой памяти Ф. Янковского 

НОВОЕ ИЗ РАЗДЕЛА - СОВЕТСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

БОЛЬШЕ НЕТ

ПОПУЛЯРНОЕ ИЗ РАЗДЕЛА - СОВЕТСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

БОЛЬШЕ НЕТ

ЕЩЕ ИЗ РАЗДЕЛА - СОВЕТСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

БОЛЬШЕ НЕТ
Яндекс.Метрика