Главный герой фильма, рыбак Ансас (А. Латенас), которого полюбила капризная Марта Анкер, по ее наущению везет в Тильзит жену Индре (Р. Крилавичюте), чтоб... вернуться одному. Камень и веревка для убийства припасены в лодке.

Фильм тонко снят оператором Й. Грицюсом, вкусом и чувством стиля отличается работа художника-постановщика Ф. Линчюте-Вайтекунене, композитора Л. Вилкончюса. Одно из достоинств фильма в умении его авторов создать настроение — гнетущее, полное неуловимых чувств и неизъяснимых предчувствий. События развертываются правдоподобно, но неизменно за ними ощущается второй, третий слой, глубинный подтекст.

Но творчество Зудермана соединяет порой в себе социальную зоркость и художественную наблюдательность с той безвкусицей, которой тоже было немало в искусстве его эпохи. Более всего это сказалось на трактовке образа Марты Анкер.

Марта (Э. Габренайте) — сирота, взятая некогда пастором из приюта, выращенная им, но и растленная им же. Потом ее подобрал тильзитский богатей, сделал своей женой и — как прямо говорит Ансасу сама Марта — не без ее помощи отправился к праотцам. Теперь Марта «хозяйкой», вершительницей судеб приезжает в родное село. Ее любви вновь домогается пастор (Ю. Стренга), нелепый жандарм (А. Шурна) предлагает ей руку и сердце. А Марте нужен именно Ансас: он — человек, в нем она чувствует силу, которая была и в ней самой, да Марта эту свою силу потеряла, продала. Дух Ансаса крепок и независим. несет в себе живые токи того корня, от которого Марта невозвратимо оторвалась. Марта полюбила Ансаса, но ее любовь уже не может быть истинной, чистой, она несет горе.

Ансас должен стать хозяином «Рая» — так называется магазин Марты. И «путешествие в рай» — это наваждение, это попытка Ансаса отказаться от семьи, от родной земли, от себя самого. Но вот Ансас и Индре попадают в ресторанчик на берегу моря. В зале только чопорное семейство прусских буржуа. Перед носом литовцев лакей срывает со стола скатерть. Унижает их, как может. Тут-то и происходит возвращение Ансаса к самому себе. Происходит именно тогда, когда пробуждаются живущие в нем, как ясно было с самого начала, коренные свойства его души: чувство собственного достоинства трудового человека, национальное самосознание. И самосуд, который творит над собой Ансас, уходя в море с камнем в руках от спящей в лодке жены, — это кара, назначенная себе человеком из народа за одну только мысль об отщепенстве.

И недаром соединяются в финале фильма две темы, звучащие ясно, уверенно: упрямый ход праведника-учителя и песня Индре, жены Ансаса, над колыбелью, в то время как другие ее дети поливают саженцы. В этой символике все точно, все многозначно, все чисто — речь идет о самом серьезном, о неостанавливающейся жизни, о вере народа в будущее, которая разлита в самой природе его бытия.

Есть в фильме, казалось бы, второстепенный персонаж — чудак учитель Якштайтис (В. Паукште). Это он во время омерзительной оргии (в рыбацком поселке справляется день рождения уроженки здешних мест, богатой вдовы Марты Анкер, хозяйки большого магазина в Тильзите) кричит перепившимся гостям о родной земле и траве на ней, которая стремится, может и должна рождать себе подобную. Это он кричит о поругании родного языка и пишет кайзеру обличительные письма. Это он в финальных кадрах фильма идет босиком по дюнам, идет в Берлин, до которого, как напоминает дорожный указатель, многие сотни километров: бунтарь-одиночка, неукротимый праведник, отправившийся воевать с прусской государственной машиной за право маленького народа быть самим собой.

По мотивам «Путешествия в Тильзит»

Сегодня лишь немногим из зрителей, которые будут смотреть  фильм литовских кинематографистов «Путешествие в рай», что-то скажут слова в титрах: «По мотивам новеллы Г. Зудермана «Путешествие в Тильзит».

Литературная слава капризна. В конце позопрошлого и начале прошлого века имя Германа Зудермана гремело повсеместно Затем слава его померкла, почти угасла.

И все же, в неожиданном на первый взгляд обращении мастеров Литовской киностудии к новелле Зудермана, вообще к его наследию есть свой резон. Немецкий писатель живо интересовался судьбой литовского народа, той его части, которая долго жила на территории, управлявшейся прусской администрацией. В 1917 году Зудерман опубликовал целый сборник, озаглавленный «Литовские истории». Сквозь всю смесь натуралистических деталей, до которых Зудерман был очень охоч, и символики, сегодня выглядящей довольно-таки наивно, во многих рассказах писателя на литовские темы отчетливо читаются, по сей день впечатляюще звучат те мотивы, которые как раз и привлекли сценариста С. Шальтяниса и режиссера А. Жебрюнаса, дали основу лучшим эпизодам их фильма: трудовая этика литовского народа, его кровная связь с родной землей, родной природой.

И эта вот социально-историческая тема, прочерченная, пусть и неровно, через весь фильм его создателями, придала смысл и логику обращению к новелле Зудермана.

Но если в творчестве писателя было немало декадентских черт, то нужно ли было их в фильме так скрупулезно стилизовать, временами даже утрировать? Нужно ли было столь усердно и порой безвкусно обыгрывать «демоничность» Марты Анкер? Необходим ли был акцент на дешевых эротических мотивах того сорта, которые иначе как «декаденщиной» не назовешь?

Известное свойство декаданса, тем более замешенного на натурализме: сводить человеческое к «биологическому», покрывать «роковые страсти» флером «демонизма». Тут верить на слово писателям типа Зудермана, покорно следовать задаваемой ими поэтике рискованно. Там, где соблазн такого риска все же овладел авторами «Путешествия в рай», сила настроения, воплощенного всей системой экранных образов, преобразилась вдруг в ложную многозначительность.

Противоречивость фильма особенно остро ощущается в одной из центральных сцен: пастор изгоняет из церкви Ансаса. не желающего благодарить свою спасительницу. Разностилье затопляет экран, ломает актерские рисунки ролей: пастор слишком криклив, публика в церкви чересчур карикатурна, и благородство, внутренняя твердость Ансаса нет-нет да и оборачиваются вдруг театральной позой. Такие провалы тем более досадны, если учесть, что в поэтике фильма немало театральности, заданной сознательно, изначально. Она отлично «работает» во многих случаях. Но когда она переходит в театральщину в самом дурном смысле этого слова, когда театральщина расцветает к тому же в натурных эпизодах «на живой природе», — все это оказывается небезопасным для фильма в целом, для того, что есть в нем глубокого и удачного. Стилизация — дело тонкое. Стилизуя декаданс, легко забыть о своих стилизаторских намерениях и оказаться во власти чужой поэтики И тогда неизбежно наружу вылезают все слабости такого автора, как Зудерман.