ВВЕДЕНИЕ

Среди различных письменных источников первой трети XVIII в. есть значительная—по численности и общественной значимости — группа книг, которая совершенно не изучена лингвистически. Это разнообразные научные книги того времени. С тех пор как П. П. Пекарский написал свою известную работу «Наука и литература в России нри Петре Великом» (1862), где было описано много книг, относящихся к различным отраслям знании, и превосходно очерчена общая культурная обстановка эпохи, круг научных идем, имевших хождение в это время, даны портреты видных деятелей в области науки и научного перевода, наукой и научными книгами этого времени филологи больше не занимались. Лишь в совсем недавнее время (1952 г.), изучая историю русской журналистики, П. Н. Беркив обратился к первому русскому научному журналу («Примечания в Ведомостях», 1728—1742) и к первому периодическому изданию Академии наук («Краткое описание Комментариев», 1728) и описал их с научной и литературной стороны. Несколько позднее (1955— 1958 гг.) появился также большой библиографический труд «Описание изданий гражданской печати» и «Описание изданий, напечатанных кириллицей», составленный Т. Быковой и М. Гуревичем. В этой книге дан исчерпывающий библиографический аппарат к печатным изданиям петровского времени (до 1725 г.), в том числе и к книгам научным. Но вопросами языка этих книг авторы ее специальным образом, естественно, не занимались как пе занимался этим и П. П. Пекарский, хотя и в той, и в другой работе содержится много ценных сведений об оригиналах переводных книг, о переводчиках, о изменении языка от издания к изданию ит. п. П. Н. Берков, приведя ряд примеров терминологического творчества переводчиков «Комментариев», заключил свои наблюдения таким выводом: «Для истории русского литературного языка „ Примечания к Ведомостям** и «Краткое описание Комментариев** представляют исключительно важный и, к сожалению, вовсе не изученный источник».¹

¹ П. Н. Берков. История русской журналистики XVIII века. М.-Л., 1952, стр. 74.

В исторической перспективе Ломоносов — первый, с кем связывается у нас вопрос о русском научном языке. Ломоносов крупнейший русский ученый и превосходный писатель; он сумел придать своим научным трудам силу и достоинство первоклассных произведений литературы. И вполне естественно ставить вопрос о его роли в формировании русского научного языка. Но в Ломоносове видят не только талантливого и активного участника этого процесса; от него ведут, с него начинают обычно историю русского научного языка нового времени. И при этом совершенно незаслуженно забывается первая треть XVIII в., сыгравшая в формировании нашего научного языка очень значительную роль.

Ломоносов выступил на научном поприще в самом конце 30-х—начале 40-х гг. XVIII в. Этому времени предшествовала более чем 15-летняя деятельность «Российского социетета наук» — Российской академии. Академия опубликовала ряд своих трудов, в том числе упомянутый выше первый том академических '«Комментариев» на русском языке с исследованиями по математике, механике, физике, медицине, истории, с материалами астрономических наблюдений в петербургской обсерватории. Академики и академические переводчики были активными участниками первого научного журнала «Примечаний в Ведомостях», получившего большую популярность среди образованных людей этого времени. В Уставе Академии паук было записано: «Каждый академикус обязан систем или курс в науке своей в пользу учащихся младых людей изготовить». ² И первые наши академики составили ряд оригинальных учебных курсов, где были сведены и систематизированы сведения по различным отраслям знаний (учебники акад. Крафта по физической географии и механике, акад. Германа по арифметике и геометрии, акад. Эйлера по арифметике, акад. Де ли ля по астрономии в переводах В. Адодурова, И. Горлицкого, И. Голубцова).

Первая четверть века — собственно петровское время — период самого деятельного и энергичного обучения основам наук. Это время, когда начали функционировать петровские школы — общие и специальные. Это время, когда были составлены и переведены разнообразнейшие учебники — от простых практических руководств (каким была первая русская геометрия 1708 г.) до сложных теоретических курсов (каким была «География генеральная» Б. Варения, 1717 г.). Переводились и разнообразные научно-популярные книги, в том число и такие превосходные сочинения, как «Космотеорос» Гюйгенса (перев. Я. Брюса) или «Разговор о множестве миров» Фоптенелля (перев. А. Кантемира).

² Мат. для ист. А. Н., 1. СПб., 1885, стр. 18.

Следует вспомнить, наконец, о науке древности и средневековья и о ее традициях в создании научного языка: между повой наукой и наукой допетровской множество точек соприкосновения, и особенно по линии языковой.

Круг научных идей и понятий, которыми оперировала научная письменность доломоносовской поры, был уже очень широк. Достаточно сказать, к примеру, что в это время излагаются гелиоцентрическая система Коперника и теория всемирного тяготения Ньютона, волновая теория света Гюйгенса и вихревая космогоническая теория Декарта, геометрия Эвклида и начала дифференциального и интегрального исчисления, учение о живых силах Лейбница и Ньютонова теория морских приливов. В это время впервые были сформулированы на русском языке «преслав- ная теорема Пифагорова», законы Архимеда, Кеплера, Паскаля, «золотое правило» механики.

Центр научных интересов в начале XVIII в. решительно переместился с наук гуманитарных, столь почитаемых средневековьем, на науки естественные и математику.

По общей своей направленности научные сочинения первой трети XVIII в. были безусловно прогрессивны. Пафосом их была борьба со средневековой схоластикой и ее «начальником» Аристотелем. Взамен авторитетов средневековья выдвигались наблюдение и эксперимент. Автор одной из физических статей 20-х гг. требовал «отрясти в вещех физических рабство» и «паче с естеством и разумом неже с книгами и преимуществом совещавати» («О причине тяжести»). В это время пропагандировалось немало передовых научных идей, из которых самой сильной и сокрушительной была система Коперника, наносившая страшный удар по религиозному мировоззрению. Наука этого времени уже старается отмежеваться от религии, ее мнений и авторитетов, дерзко ссылаясь па то, что у церковников «в натуральных вещах неискусный разум» («О земле»).

Другая особенность научной литературы этого времени — ее ярко выраженный просветительский характер. Образованные люди петровской поры были горячими пропагандистами научного знания; с глубоким почтением относился к науке и сам Петр. В ответ на избрание его почетным членом Парижской академии наук Петр писал: «Мы ничего больше не желаем, как чтоб чрез прилежность, которую мы прилагать будем, науки в лутчий цвет привесть, себя яко достоннаго вашей компании члена показать» (Мат. для ист. А. Н., I, стр. 5).

Третья особенность научных книг заключается в том, что они были объектом сознательных и целеустремленных действий в области языка*. Наши первые научные книги в большинстве случаев переводные. Научный перевод в стране, которая только начинала учиться, был делом чрезвычайно трудным. Коллегия академических переводчиков, завершив труд по переводу па

русский язык тома академических «Комментариев», предпослала ему обращение к читателю: «Не сетуй же на перевод, якобы оный был невразумителен и не весьма красен, ведати бо подобает, что весьма трудная есть вещь добре преводити, ибо не точию оба оныя языки, с которого и на который переводится, совершенно знать надлежит, но и самыя преводимыя вещи ясное имети разумение» (4).

Петр, часто выступавший в роля редактора научных переводов, неукоснительно требовал «выразуметь сенс, а не хранить речь от речи», настаивал на «внятном» письме без излишних иноязычных и высоких славянских слов, на деловой краткости письма «без немецких пустых разговоров» и на твердом «знании художества», из области которого делается перевод.

В меру сил и снособностей стремились первые паши переводчики к выполнению этих требований. И на протяжении не более чем трех десятилетий был пройден путь от первых дословных, темных и «неудобопоятных» опытов передачи ученого текста до блестящих переводов 30-х гг. (В. Адодурова, А. Кантемира, И. Голубцова). Язык оригинальных произведений этой поры — Татищева, Кирилова, Скорнякова-Писарева и др. — был в тесном контакте с языком научного перевода и его нормами.

Большая работа над языком научных книг, в высшей степени сознательные и ответственные действия переводчиков и переводческих коллегий, огромный труд по созданию эквивалентов к названиям сотен и тысяч научных понятий, множественные контакты с иными языками, помогавшие осмыслить многое в родном языке и его семантических возможностях, — все это не замедлило сказаться. Язык научных книг 30-х гг. и по словарю, и по синтаксису был самым обработанным и совершенным среди прочих жанров и типов литературного выражения этого времени. На этом фоне уже естественно и понятно появление таких мастеров научного языка, как Ломоносов, Крашенинников, Рычков, а позднее Лепехин, Румовский, Озерецковский и многие другие.

Язык научных книг первой трети века дает разнообразный материал для лингвистических наблюдений — и в плане формирования жанрово-стилистических разновидностей складывающегося национального литературного языка, и в плане формирования его лексического состава.

В словаре научных книг самым значительным лексическим пластом, несущим функцию передачи научных понятий, является лексика терминологическая, и она прежде всего должна, как кажется, сделаться объектом лингвистического изучения. Первая треть века — важный этап в создании русской научной терминологии. В это время появляется у нас, на русском языке, систематическое изложение ряда научных дисциплин (арифметики, геометрии, механики, астрономии, географии и т. п.). Первым условием такого систематического изложения было наличие техин-

ческих средств выражения — «речений художественных или терминальных». И первые три десятилетия XVIII в. — эпоха напряженного лингвистического творчества авторов научных книг и переводчиков по созданию русской научной терминологии. Этот лингвистический вопрос стал тогда вопросом государственной важности: от его разрешения зависело русское научное и техническое образование.

Терминологическое творчество этого периода лингвистически не изучалось. Правда, вопросы терминологии попадали и попадают в поле зрения историков науки (работы А. П. Юшкевича, С. Б. Феля, В. П. Зубова, В. Л. Ченакала, Г. И. Танфильева, Б. Е. Райкова, Т. И. Райнова, С. Л. Соболя, в прошлом веке — В. В. Бобынина, Л. Весина, Д. Д. Галанина и др.). Занимаясь историей научных идей и эволюцией научных понятий, они, конечно, затрагивают я вопросы терминации. Но систематического изучения терминов той или иной отрасли знания в данный исторический период историки науки также не предпринимали. В их работах встретим большей частью отдельные замечания об отдельных терминах, обычно с точки зрения объема выражаемого ими понятия или его эволюции, реже — со стороны языковой (язык —источник термина, обозначение данного понятия средствами другого языка, терминологические замены определенного времени и т. п.). Шире затронуты явления языкового характера в работах, представляющих собою публикацию новых, еще не известных памятников науки; здесь обычно описываются терминологические средства автора или переводчика, характер передачи иноязычных терминов оригинала, поднимаются вопросы калькирования и подыскания языковых соответствий.³ Но таких работ очень немного. Интересует обычно историков науки и вопрос о времени вхождения того или иного термина в язык науки и об авторстве в научной терминологии. Но отсутствие сколько-нибудь систематических сведений по терминологии очень затрудняет установление возможных датировок, и в определении первого случая употребления термина высказано очень много ошибочных суждений.

В настоящей работе рассматривается проблема становления русской научной терминологии в ряде математических (арифметика, геометрия) и естественнонаучных (астрономия, география) дисциплин в первой трети XVIII в. (в доломоносовскую пору). Для рассмотрения взяты те разделы знания, которые получили значительное развитие с самого начала века и систематическое изложение в пределах первой трети его. В качестве источников использованы печатные книги первой трети века (а также позд-

³ Таковы, в частности, очень интересные наблюдения В. П. Зубова над переводами «Физики» Аристотеля (XVII в.), «Механики» И. Штурма, «Механики» Ж. Рого или наблюдения С. Л. Соболя над терминологией оптической части «Селенографии» Гевелия (XVII в.).

нешпие публикации научных текстов этого времени и памятников средневековой науки) и лишь в отдельных случаях — рукописи, если они отражали какой-либо важный момент в истории терминологии.⁴

Целью данной работы является: во-первых, описание терминологии той или иной отрасли знаний en masse, так, как она представлена различными книгами и у различных авторов XVIII в. если не в полном объеме, не во всех точках сложившейся в это время терминологической сетки, то во всяком случае во всех узловых ее пунктах и во всех лексических вариациях в обозначении того или иного понятия; во-вторых, наблюдение над связью терминов этого периода с терминологией соответствующих отраслей средневековой науки для выяснения вопроса о традиционной преемственности в этой области лексики и о моментах пережиточного существования средневековой терминологии в научном языке нового периода; в-третьих, наблюдение над историческим движением в терминологии в пределах первой трети века и выяснение причин различных лексических смоп, а также наблюдение над индивидуальным творчеством в области научного языка.

Интересной представлялась, далее, постановка вопроса о языковых источниках терминологии — о источниках местных и о разнообразных языковых контактах н научном языке этого времени, а также о характере освоения заимствованной научной лексики и об особенностях первого периода ее существования в русском языке.

Поскольку первая треть века — начальный этап в складывании нового научного языка, вставал вопрос о специфике этого начального этапа функционирования терминологических систем и о связи его с состоянием общего языка эпохи.

Важным представлялся также вопрос о специфических чертах в формировании терминологических систем в различных отраслях пауки, связанных с индивидуальной историей данной отрасли знания в России.

Возникал вопрос и о том, как влияют на характер терминологии стилистические особенности научных текстов (тексты на славено-русском языке и на русском «посредственном» наречии).

Определенная часть терминологической лексики входит, как известно, в состав литературного языка как некий слой культурных слов, известный широкому кругу образованных людей. Но какая-то часть этой лексики получает и вторую жизпь в литературном языке, развивая новые значения уже не специаль-

⁴ Таким важным памятником в истории астрономической и географической терминологии является «Зерцало вселенный» (перевод Атласа И. Блеу Епнфанисм Славниецким, вторая половина XVII в.); в история физики — «Зерцало естествозрительноэ» (1713) н «Философия естественная» (1718); в истории механики — перезод «Механики» И. Штурма (1709) и т. п.